– Тебя тошнит из-за малыша!

– Ты иди вперед и поверни на тот свет, – закричаламаленькая старушка, вцепляясь удивительно сильными сухими пальцами в рукуМоны. – Почему, черт подери, ты мне не сказала, что этот ребенок сам в положении?Бог мой, да ведь это девочка Алисии, которая чуть не умерла, когда ониотхватили ей шестой палец.

– Что? Вы хотите сказать – мой палец? – Монаобернулась, чтобы посмотреть в крохотное морщинистое лицо старухи, котораякивнула, твердо поджав маленькие губы.

– Разумеется, милая, и ты чуть не отправилась наНебеса, когда они положили тебя на операционный стол. Никто не рассказывал тебео медсестре, которая сделала тебе укол дважды? О том, что твое сердце почтиостановилось, о том, как Эвелин пришла и спасла тебя?

Влетел Бенджи, устремившись вверх по лестнице; его босыеноги вздымали пыль с голых досок.

– Нет, никто ничего не рассказывал мне! Боже, шестойпалец!

– Как ты не понимаешь, ведь это может тебепомочь! – заявила Мэри-Джейн.

Теперь они устремились наверх. И это было как сотня ступенекк свету. А тоненький Бенджи уже зажег огни и теперь медленно, томно спускалсявниз, хотя Мэри-Джейн уже покрикивала на него.

Бабушка остановилась на первой ступеньке. Ее белая ночнаярубашка коснулась грязного пола. Черные глаза пристально всматривались в Мону.

«Это Мэйфейр, можете не сомневаться», – подумала Мона.

– Принеси одеяла, подушки и все такое, – сказалаМэри-Джейн. – Поторапливайся. Еще молока. Бенджи, принеси молоко.

– Ладно, только подождите минутку, – крикнулабабушка. – Эта девочка выглядит так, что у нее уже нет времени, чтобыпровести ночь на чердаке. Ее следует срочно везти в больницу. Где грузовик? Вашгрузовик на причале?

– Не беспокойся об этом, она собирается рожать ребенказдесь, – сказала Мэри-Джейн.

– Мэри-Джейн! – вскричала бабушка. –Проклятье! Я не могу взобраться на эту лестницу из-за моего бедра!

– Тогда отправляйся прямо в кровать, бабушка. ЗаставьБенджи поторопиться с этим барахлом. Бенджи, я не собираюсь платить тебе затакую работу!!!

Они продолжали взбираться по лестнице на чердак, и по мереподъема воздух становился все теплее.

Это было громадное пространство.

Несколько пересекающихся световых лучей она видела ещеснизу. Теперь ей удалось разглядеть отопительные трубы и огромные шкафы,стоящие в каждой нише. В каждой, за исключением одной, в которой глубоко внутрибыла помещена кровать, а рядом с ней масляная лампа.

Кровать была гигантская, собранная из тех простых брусьев,какие часто используются в строительстве в сельской местности. Балдахина уже небыло, и лишь многослойная сетчатая занавеска от москитов была протянута надсамым верхом. Сетка перекрывала вход в нишу. Мэри-Джейн подняла ее – и Монаупала на самый мягкий в мире матрас.

Ох, только бы он был сухой! Он был сухой! Огромная перина,вздохнув, охватила ее. А масляная лампа, хотя и находилась в опасной близости кпостели, превращала нишу в нечто вроде уютной маленькой палатки.

– Бенджи, тащи сюда ящик со льдом, и немедленно!

– Дорогая, я только что отнес его на нижнюю веранду, –ответил мальчик, вроде бы с луизианским акцентом франкоговорящих выходцев изАкадии. «Он говорит совсем не так, как старушка. Ее манера речи не отличаетсяот нашей, – подумала Мона. – Ну разве что немного…»

– Знаешь что? Просто иди и принеси его, – велелаМэри-Джейн.

Сетка поймала весь золотой свет и превратила большую мягкуюпостель в великолепное уединенное убежище. Хорошо было бы здесь умереть –возможно, лучше, чем в водном потоке с цветами.

Боль вернулась снова, но на этот раз она была вполнепереносимой. Что следует делать дальше? Мона читала об этом Следить задыханием? Или что-то другое? Она не могла припомнить. Этот вопрос она не успелаисследовать досконально. Боже, это уже почти началось.

Мона схватила Мэри-Джейн за руку. Мэри-Джейн лежала рядом,глядя на ее лицо, и вытирала ей лоб чем-то мягким и белым, мягче носовогоплатка.

– Да, дорогая, я здесь. А это становится все больше ибольше… Мона, это не просто… это…

– Это будет рождено, – прошептала Мона. – Этомое. Это будет рождено, но, если я умру, вы должны сделать кое-что для меня –ты и Морриган, вместе.

– Что?

– Украсить мою могилу цветами.

– Сделать что?

– Не кричи! Я говорю о том, что действительно важно.

– Мэри-Джейн!!! – закричала бабушка от основаниялестницы. – Спустись немедленно и помоги Бенджи сейчас же поднять менянаверх, девочка!

– Постройте плот, полный цветов, – ты знаешькакой, – говорила Мона. – Глицинии, розы… Все, что цветет поблизости…болотные ирисы…

– Да, поняла. И что потом?

– Только сделайте его хрупким, по-настоящему хрупким.Чтобы я смогла уплыть на нем отсюда, и он медленно распадался бы на части,двигаясь по течению. И тогда я погружусь в воду… как Офелия!

– Да, хорошо. Все, что ты пожелаешь! Мона, теперь мнестрашно. Я в самом деле боюсь.

– Тогда стань ведьмой, ведь никто не станет возражатьпротив этого. Правда?

Что-то разорвалось! Словно кто-то проткнул отверстие сквозьэто. Боже, она умерла внутри?

«Нет, мама, но я выхожу. Пожалуйста, приготовься взять меняза руку. Ты необходима мне».

Мэри-Джейн подтянулась на коленях, руками она хлопала себяпо щекам.

– Во имя Бога!

– Помоги ей, Мэри-Джейн! Помоги ей! – вскрикнулаМона.

Мэри-Джейн крепко закрыла глаза и положила руки на горуживота Моны. Боль ослепила. Мона пыталась рассмотреть хоть что-то, увидеть светв сетчатом покрытии и плотно закрытые глаза Мэри-Джейн; она чувствовала ееруки, слышала ее шепот, но не смогла ничего сделать. Она падала. Вниз, сквозьзаболоченные деревья, с поднятыми кверху руками, пытаясь ухватиться за ветки.

– Бабушка, помоги! – вскрикнула Мэри-Джейн.

И тут же послышался быстрый стрекот ног маленькой старушки!

– Бенджи, убирайся отсюда! – вскрикнуластарушка. – Вернись вниз – ты слышишь меня?