Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из Хивы Игнатьев отправился в Бухару. Причем тем маршрутом, который наметил сам. Хан желал, чтобы русские вернулись к исходной точке и уже оттуда шли к соседнему правителю. Николай Игнатьев пошел напрямую, через пустыни и оазисы, караванными путями. По дороге отряду пришлось отбить нападение туркмен, которые, по всей вероятности, были посланы хивинским ханом, чтобы перебить русских по дороге. В конце концов, получись у них уничтожить отряд, официальная Хива всегда могла заявить, что русские заблудились и, видимо, погибли в пустыне от жажды и жары. Бывало же такое с другими экспедициями. Тем более в Хиве членам посольства приходили сообщения, что на них готовят нападение.
«Наша жизнь в Хиве незавидна, подозревают во всем, хватают наших почтарей и трактата не подписывают. Некоторые из членов миссии, люди слабонервные, ходят с вытянутыми физиономиями, не спят ночи и ежеминутно ожидают нападения. Действительно, мы каждый день почти получаем сведения, что на ханских советах трактуют, как бы от нас отделаться: одни предлагают отравить, другие — поджечь, а третьи, чтобы снять ответственность с хана, советуют нанять шайку туркмен, которая бы передушила нас где-нибудь по дороге из Хивы»[189].
В Бухаре в то время правил все тот же эмир Насрулла, что за 16 лет до этого казнил английских агентов Конолли и Стоддарта. Правил он так же сурово, как и раньше. Один из участников посольства описал положение дел в частном письме так: «…на каждом шагу совершенное самообольщение, против которого никакая дипломатия ничего не сделает, а если и будут со стороны эмира какие-либо уступки, то только для вида. На днях люди генерал-губернатора Бухары, живущего во дворце, в чем-то провинились, их сейчас же перерезали, а у генерал-губернатора отобрали все имение и продали с аукциона, а самому дали 40 палок, посадили в тюрьму и, вероятно, скоро снесут голову. Вот каковы тут суд и расправа. Как тут толковать о международных правах, о силе и могуществе России, о развитии торговли и пр. На первых порах здесь все нужно делать силой, а ее-то у нас и нет: на фразах же далеко не уедешь…»[190].
Но русское посольство эмир встретил благожелательно. Во-первых, с юга на него давили афганцы, во-вторых, он воевал против соседнего Коканда.
Насрулла хотел с помощью русских решить свои политические задачи. Игнатьев считал необходимым с помощью Насруллы решать русские задачи. В одном из писем в Петербург Игнатьев прямо написал, что Россия может и должна заставить азиатских правителей делать то, что нужно ей: «Так как вообще обещания наши взамен требуемых ныне от правителей Хивы и Бухары будут в сущности ничтожны и преимущественно должны заключаться в громких, но пустых фразах, то не лучше ли для убеждения ханов в необходимости принять и подписать предлагаемые им акты угрожать в случае отказа отнять существующие доселе для азиатцев торговые льготы, выразив им при этом, что мы без азиатских товаров обойтись можем»[191].
Игнатьев вообще полагал, что Россия обязана использовать противоречия, существующие в регионе, и ей стоит силой поддержать Бухарский эмират в борьбе против Коканда. Он считал не правильным отказать эмиру в помощи и «не воспользоваться сим случаем, чтобы связать Сырдарьинскую линию с Сибирской, заняв Туркестан и Ташкент». Бухарское ханство, по мнению Игнатьева, все равно не смогло бы усилиться настолько, чтобы превратиться в угрозу для Российской империи. По мнению советского историка Нафтуллы Халфина, во время этих преговоров «впервые после Крымской войны ответственным лицом Российской империи с такой определенностью было внесено предложение о создании русско-бухарской коалиции для расчленения Кокандского ханства и о переносе государственной границы в глубь Средней Азии, к Ташкенту».
Бухарский хан в свою очередь предложил вместе с Россией провести раздел Хивинского ханства, если хан продолжит мешать русскому судоходству по Амударье. Он пообещал освободить всех русских, находившихся в Бухаре в рабстве, пообещал развивать торговлю, что было выгодно и ему лично. Игнатьев, между прочим, сообщал в Министерство иностранных дел, что незадолго до прибытия миссии в ханство Бухару приехали под видом афганских купцов двое англичан, один из которых владел персидским и русским языками. Помимо этого, в Бухаре побывали еще три английских шпиона, выдававшие себя за индийцев. Причем еще в Хиве агенты сообщили Игнатьеву, что в Кокандском ханстве находятся несколько офицеров, направленных сюда английскими властями из Индии, они обучают артиллеристов и пехотинцев, учат строить укрепления, и, похоже, англичане намерены заключить с Кокандом военный союз и даже уже «прислали кокандцам оружие и отливают у них пушки». Игнатьев поначалу не поверил, но в Бухаре убедился в том, что на самом деле активность агентуры противника в регионе выглядит угрожающе. С Кокандом у России традиционно были плохие отношения, а вот в Бухаре, помимо того, что элита не жаловала англичан, так еще, по замечанию Игнатьева, «заметна чрезвычайная симпатия к восстанию туземцев в Индии…». Так что на переговорах эмир пообещал русскому офицеру не принимать никаких английских послов или агентов. И не заключать с англичанами соглашений. Из воспоминаний Игнатьева:
«Так как мне поручено было выследить английские происки в Средней Азии, проследить за английскими агентами, собрать сведения политические о всех соседних с Бухарою владениях и наконец попытаться войти в сношения и в связь с Ханыковым, отправленным в то время в Афганистан, то на эти предметы обратил я особенное внимание. Расспросами собрано не мало материалов и все они доставлены, по возвращении моем, директору Азиатского Департамента, Егору Петровичу Ковалевскому. Почетный прием, сделанный русской миссии эмиром, поразил не только жителей города Бухары, но и пребывавших там жителей мелких соседних ханств, афганцев и индейцев. Молва о том несомненно разнеслась и произвела впечатление в этих странах. Относительно англичан эмир велел Тохсабе (первому министру двора. — Прим. авт.) мне передать словесно, что он очень хорошо понимает их коварные замыслы и знает, что самый надежный, могущественный и верный союзник Бухары — одна Россия, а потому он никогда не подастся Великобританским интригам и не только не намерен принимать у себя английских агентов, но пошлет сказать Дост-Мохамеду, чтобы он впредь не пропускал совсем англичан в Бухару. Бывшие в Бухаре, во время нашего приезда два яко бы английских агента, но выдававшие себя за афганских купцов, не были приняты даже мирзою Азизом и за несколько дней до нашего выступления отправились обратно в Афганистан»[192].
Удивительное дело, но в этой экспедиции русский посланник снова услышал о полковнике Стоддарте, казненном в Бухаре. Ему в руки попали дневники англичанина, случайно оказавшиеся у одного из русских рабов, которых Игнатьев забрал из Бухары. Можно представить, с каким интересом и, вероятно, пиететом один великий разведчик читал последние записи и мысли другого великого разведчика. Заочная встреча двух участников Большой Игры, монолог через время. И наверняка Игнатьев был восхищен — он же был русским офицером, с русскими представлениями о чести — мужеством Стоддарта, который писал свои заметки собственной кровью.