«Император хочет жить в полном согласии со всеми правительствами. Его Величество считает, что наилучшее средство для достижения этого — не утаивать своих мыслей ни в каком из вопросов, связанных с международным европейским сообществом… Император решил предпочтительно посвятить свои заботы благополучию своих подданных и сосредоточить на развитии внутренних ресурсов страны свою деятельность, которая будет направлена на внешние дела лишь тогда, когда интересы России потребуют этого безоговорочно.

Политика нашего августейшего государя национальна, но она не своекорыстна, и хотя его императорское величество ставит в первом ряду пользу своих народов, но не допускает мысли, чтобы даже удовлетворение их могло извинить нарушение чужого права».

И вот именно в этой депеше Горчаков написал свое знаменитое «Россия сосредотачивается». Это был намек Европе, и британцам в особенности. Это ведь что-то большее, нежели пребывание в задумчивости. Сосредотачивается. Значит, готовится. Копит силы. Присматривается. Просчитывает шаги и прокручивает в голове уже сыгранные партии, пытаясь оценить свои сильные и слабые стороны. В этом «сосредотачивается» было столько двусмысленности, что многим стало не по себе.

«Россию упрекают в том, что она изолируется и молчит перед лицом таких фактов, которые не гармонируют ни с правом, ни со справедливостью. Говорят, что Россия сердится. Россия не сердится, Россия сосредотачивается.

Так будет всякий раз, когда голос России сможет оказаться полезным правому делу или когда достоинство Императора будет требовать, чтобы мысль его была известна. Что же касается применения нашей материальной силы, то Император оставляет за собой право решать этот вопрос».

Вот так. Материальная сила. Право решать этот вопрос. И Россия сосредотачивается. Стоит заметить, что некоторые тезисы циркуляра Горчакова словно вчера были написаны. Они бы подошли и Мюнхенской конференции по безопасности и выступлению Путина в ООН. Вчитайтесь.

«Всеобщий мир должен быть отправной точкой для восстановления отношений, основанных на уважении прав и независимости правительств.

…Менее чем когда-либо в настоящее время в Европе допустимо забывать, что правители равны между собой и что не размеры территорий, а святость прав каждого из них лежит в основе тех взаимоотношений, которые могут между ними существовать.

…Это и есть та доктрина, которую государства, причисляющие себя к странам, стоящим во главе цивилизации и в которых принципы политической свободы получили свое наивысшее развитие, не переставали выставлять в качестве собственных убеждений».

Удивительная последовательность русской внешней политики. Простые и понятные предложения. Давайте не по праву сильного, а по закону. И в 1856, и в 1945, и в 2015-м. Горчаков открыто писал, что некоторые страны хотят применить «право сильного над слабым», что сплошь и рядом в политике держав видно «использование больших по назначению слов в качестве орудия, временно пригодившегося для расширения поля битвы и которое сдается затем в арсенал и покрывается пылью». Удивительно, как созвучно это сегодняшнему дню. Как ничего не меняется в мире.

Одним из тех, кто по заданию Петербурга стал менять вектор русской политики, стал тот самый русский агент Николай Игнатьев. Его отчеты были прочтены, оценены должным образом, учтена была и его «любовь» к англичанам, и теперь ему предстояло новое задание. Его отправляли в Азию. В своих воспоминаниях он писал:

«Когда Министр Иностранных Дел стал домогаться моего отправления в Персию, в качестве поверенного в делах, я побоялся принять на себя новую должность без достаточной подготовки и не удовлетворить ожиданиям. Словесно, а потом и письменно доложил я князю Горчакову (в Сентябре 1857 г.), что, не признавая возможным занимать теперь дипломатический ответственный пост на Востоке, я прошу дать мне прежде случай “негласным образом”, т. е. в качестве лица неофициального, вполне ознакомиться с Востоком и с местными условиями будущей моей деятельности. Вместе с тем в докладной записке Министру я выразил следующее мнение: “В случае разрыва с Англиею, только в Азии, можем мы вступить в борьбу с нею, с некоторою вероятностью успеха и повредить существованию Турции. В мирное время затруднения, порожденные Англиею в Азии и увеличение значения нашего в странах, отделяющих Россию от британских владений, послужат самым лучшим ручательством сохранения мира с Англиею.

К тому же Азия, единственное поприще, оставленное для нашей торговой деятельности, и развития нашей промышленности, слишком слабых, чтобы войти в успешное состязание с Англиею, Франциею, Бельгиею, Америкою и другими государствами.

Исследование Средней Азии, учреждение сношений в этом крае, утверждение нашего влияния и уменьшение английского так соответствуют естественным пользам России, что мне кажется не представляется и надобности для покрытия расходов экспедиции, которая была бы предпринята для исследования местных условий в огромных пожертвованиях казны. Можно ожидать, что многие богатые купцы и промышленники изъявят готовность содействовать предприятию”»[186].

Николай Игнатьев родился в состоятельной семье — отец генерал, мать из семьи богатого промышленника. Он с отличием окончил Пажеский корпус, его имя даже нанесли на почетную мраморную доску. Потом была служба корнетом, Военная академия, а в начале 1856 года молодой офицер — ему было 24 года — был отправлен в составе российской делегации на Парижскую мирную конференцию. Там он участвовал в разработке плана разграничения земель в Бессарабии. Австрия тогда попыталась было (при поддержке Англии, конечно) отодвинуть русскую границу от Дуная и Прута. Игнатьев же доказал, что сделать это никак невозможно, в том числе и потому, что тогда придется вернуть туркам территории, на которых живут переселенцы-болгары, от турецкого притеснения и убежавшие.

За успешную работу Игнатьева наградили орденом Святого Станислава 2-й степени. И после этого отправили военным агентом, то есть атташе, в Англию. Там он проработал чуть больше года. В Форин-офисе его характеризовали как «умного и ловкого типа». Он и правда писал в Петербург весьма точные аналитические сообщения о ситуации на Востоке и в самом британском правительстве. А главный лондонский картограф информировал власти, что Игнатьев без лишнего шума скупил все доступные карты британских портов и железных дорог. Перед поездкой в Центральную Азию ему действительно позволили отправиться на Восток. Азия для европейцев тогда начиналась на Дунае, где сходились границы Австро-Венгрии и Османской империи. То есть для жителя Вены в середине 19 века Белград или Скопье — это уже азиатские города, пусть и населенные славянами.

Николай Игнатьев объехал несколько городов и стран. Вена, Прага, Триест, Венеция, остров Корфу, Афины, Константинополь, Смирна, Бейрут, Яффа, Иерусалим, Египет, Мальта, Мессина, Неаполь, Рим. В Вене и Праге он встречался с идеологами панславизма и деятелями славянства, а также с карпато-русскими учеными, в частности с Адольфом Добрянским. С тех пор он навсегда проникся мыслью о том, что Россия может и должна играть куда более серьезную роль в славянском мире.