Новые выведенные полки, если бы поворотили бегущих, могли бы ещё переломить битву, но сметаемые своими же, думающими сейчас только о спасении жизней, побежали тоже.

Святослав забросил за спину ставший ненужным щит, обхватил меч обеими руками, стал рубить бегущих. Битва превратилась в убийство. Ещё отбивались, ощетинясь копьями, небольшие ромейские ватаги, какая-то свежая рать выскочила и схватилась с воинами Хрусана, но ничего содеять было нельзя. Измотанные до предела русичи (откуда только силы брались?) пересаживались на заводных коней и пускались вдогон. Святослав, оглядев изъеденными пылью, красными глазами поле, едва сейчас понимал, что одолели, стоял покачиваясь, всё ещё сжимая в деснице бурый от крови меч.

— Победа, княже! Бегут ромеи!

Неузнаваемый кметь, весь чёрный от своей и чужой крови, блестел весёлыми живыми глазами. И только посмотрев на него, Святослав будто вернулся обратно, сломав пелену, что застилала разум, заставляя рубить и проливать кровь. Он, не вытирая, вложил меч в ножны, едва попав в прорезь, но так и не смог разжать онемевшую руку, сжимающую черен. Чему-то усмехнувшись, князь вытащил меч обратно и так пошёл по полю страшный с чёрным окровавленным мечом.

Победившие грабили обоз, разволакивали мёртвых, сдирая с них доспехи. Патрикия Петра так и не видели, он, собирая остатки некогда большой своей рати, был уже на пути к Адрианополю, чтобы там за высокими стенами переждать ратную грозу. Русичи и болгары, преследовавшие ромеев, возвращались до позднего вечера, ведя на арканах полонянников. Кмети, дурные от усталости, слонялись по стану, многие, повалившись, уже спали. Знахари лечили раненых. Измождённому поредевшему войску нужен был отдых. Торопиться было не след. Если победит Свенельд, то дорога на Царьград будет и так открыта.

Борисова Болгария будто пробудилась ото сна. В Преслав стекались рати мужиков, охочих до боя, вооружённых кто чем: рогатинами, топорами, кое-кто с мечом или саблей; в стегачах, в кожаных шапках, покрытых сверху положенными крест на крест пластинами, на ком-то была дедова бронь, со старых походов на ромеев. В народе говаривали, что вернулись старинные времена как при Симеоне, когда болгары потрясали мечом Византию, потому и шли охотно и давали кормы на войско. Застоявшиеся печенеги рвались в поход. Из окрестных сёл на них поступали жалобы. Свенельд выговаривался их князю Кураю, просил, грозил, чтобы не разоряли болгар, Курай лишь разводил руками:

— Мои воины пришли за добычей, а не выедать траву на полях. Угры под Святославом сумы золотом набивают, а нам ни куны ещё не перепало. Зачем так несправедливо? Веди нас в поход, воевода!

Накануне выступления в Преслав пожаловали враги-соперники печенегов — угры. В первый же день Курай с Лайошем не поделили кормы и сцепились мало не до драки. Свенельд сам развёл противников, мысленно поблагодарив Святослава за «подарок». С печенегами он ещё худо-бедно ладил, как казалось, но тут в берлогу залез второй медведь. Молодое самолюбие Курая было уязвлено, он тоже был родовитым князем и был ещё согласен подчиняться Святославу как человеку, обладающему большей силой и богатством. Но не его воеводе, и тем более он не хотел быть на равных с уграми, что несколько поколений назад чинили кровные обиды его предкам. Теперь с печенегами будет ещё труднее.

За время сбора войска всегда спокойный Свенельд стал гневлив, пушил молодших воевод, и даже подручники ощутили на себе его ставшую тяжёлой руку. Печенежских воинов, что изнасиловали в одном из сёл молодую девку, приказал немедля повесить. Обозлённый Курай, которого даже не спрашивали перед судом, пришёл во двор к Свенельду и привёл с собою ратных.

— Отмени приказ! — сказал печенежский князь, поигрывая ременной плетью и положив левую руку на гарду длинной кривой сабли. Свенельд, безоружный, набычившись, спустился с крыльца, вплотную подошёл к Кураю, молвил, возвышаясь на целую четверть и глядя сверху вниз:

— Коли у тебя порядка нет средь ратных, то я его наведу!

На миг печенегу показалось, что могутный рус разорвёт его пополам, что он даже саблю не успеет вытащить. За спиною Све-нельда тоже собирались кмети, готовые по первому зову бросится на печенегов. Сил у Курая не доставало, да и не только здесь, в Преславе, но вообще в болгарах сила была на стороне русов. Печенег уступил:

— Ладно! Твоя взяла! Но ты мне ещё ответишь перед князем Святославом! — прошипел он, сузив чёрные глаза.

Степняки больше не шкодили, но и общая рать выступила вскоре, спеша к границе болгарских земель. Во время переходов войско растянулось, подручники слушались плохо, спеша, будто наперегонки, нажиться на разоре местных сёл и градков. Пешая рать, поднимаясь после ночёвки, лишь к пабедью выходила на оставленную стоянку печенегов. Наученный горьким опытом поражения, Лайош держался ближе к Свенельду, не распуская полков, к тому же вести о приближении Варды Склира с войском, передаваемые местными, звучали чаще и чаще.

Курай шёл уверенно, будто по своей земле. Его люди обнаружили передовой отряд ромеев, стоявший в трёх поприщах от его рати. Князь прикинул свои и вражеские силы и решил наступать. К Свенельду не послали даже гонца. Печенеги надеялись на своих выносливых коней, привыкших делать на рысях долгие переходы, неожиданность напуска, решив прибрать себе всю славу и добычу, чтобы хвастать потом перед русскими, болгарами и этими недоносками, уграми, а сам Святослав будет с восхищением смотреть на Курая.

Печенеги высыпали на ромеев враз и кучно, дружно засыпав стрелами. Ромейский полководец Иоанн Алакас вёл своё войско осторожно, и потому пешцы без лишней паники свернулись ежом. Конница пошла в напуск, дабы отогнать степняков. Те разъехались, стреляя из луков и стараясь вымотать ромеев, уже в растерянности ломавших ряды. Иоанн отвёл комонных назад. Печенеги сделали ещё несколько коротких напусков, выманивая ромеев на поле, пытаясь навязать свой бой, где побеждает слабый, но более быстрый и лёгкий.

Стрелы хоть и нечасто, но жалили окольчуженных ромеев, то там, то здесь охал раненый воин, падали убитые. Иоанн, сам находящийся в центре войска, чувствовал, как, дуря голову, закипает кровь, ведь лучше броситься в сражение и умереть, чем ждать, что оперённая смерть минует или ударит в неосторожно высунутую руку или открытое лицо под шеломом. Фаланга под прикрытием вершников начала пятиться, забирая раненых и оставляя убитых.

Печенеги, взбодрённые отступлением врага, сбившись из рассеянного строя в лаву, попытались в сшибке опрокинуть кованную конную рать, но не смогли, откатившись обратно, снова стреляя и выманивая. Ромеи продолжали отступать, иногда останавливаясь, чтобы выровнять строй. Печенеги, как стая волков, гонящая раненую добычу, терпеливо ждали, когда она свалится. Наконец ромеи не выдержали и, сломав строй, побежали. Конная рать растерялась на мгновение, но этого мгновения хватило степнякам, чтобы обнажить оружие и с оглушительным рёвом навалиться на византийцев. Конные рати сцепились, остервенело рубя друг друга, и печенеги одолели бы, почти троекратно превосходившие числом, но тут случилось вдруг не всеми и сразу понятное. Курай, бившийся впереди своих, перестал ощущать плечи товарищей, обнаружив вокруг себя почти пустое поле. Не только спереди, но с боков и сзади нарастал рёв и поплыли чужие боевые хоругви, свои печенеги заметались по стесняемому пространству. Слишком поздно понял Курай, что ромеи попросту заманили его рать в засаду и теперь истребляли со всех сторон.