истребили, кустика не оставили, а оказалось, балку застраивать не будут. Факт? Конечно, кому в Озерске не жить, тому наплевать. А я, по крайней мере, с этого берега никуда уезжать не собираюсь. Так что будет у нас серьезный разговор с прорабом. А не то пускай комсорг собрание созывает — там поговорим! — И под общее одобрение товарищей взял Инку на руки, прикрыл полой полушубка и донес до самого крыльца.

— Да ты что, с ума сошел в самом деле? — возмутилась она. — Что я, маленькая, чтобы меня на руках носить?!

— А теперь беги в дом! — сказал он, слегка подтолкнув Инку в спину.

Ряпушкина обернулась, измерила Валентина недобрым взглядом и, погрозив ему пальцем, пообещала:

— Ну постой, даром тебе это не пройдет!

Обескураженная и растерянная таким бесцеремонным обращением, Инка еще долго не могла прийти в себя. А когда опомнилась и успокоилась, заложила в машинку чистый лист бумаги и от имени начальника строительства напечатала приказ, строго запрещающий вырубать деревья на всей территории Озерска.

Вынув из машинки лист, Ряпушкина пошла к начальнику.

— Степан Степанович, подпишите! — потребовала она, положив перед ним приказ.

Начальник внимательно прочел лист, недоуменно пожал плечами и вскинул на машинистку удивленные глаза.

— Что-то память мне изменяет, что ли... — нерешительно сказал он. — По-моему, я такого приказа не отдавал...

Инка немного даже вспылила:

— Вот и плохо, что не отдавали! Пока не поздно, пока не вырубили в Озерске всю зелень, подпишите. Вот и сегодня был случай... — И она рассказала начальнику о своем столкновении с лесорубами. — А помните, Степан Степанович, как красиво стояли до самой поздней осени три тополя? Просто душа радовалась. — И показала ему в сторону берега, где остались два дерева, которые Инка только что спасла.

— Ну, ничего, Инночка, ничего! — немного растерявшись, произнес Степан Степанович. — Ясное дело, нельзя губить тайгу без всякой надобности... Однако бывают обстоятельства...

— Какие, Степан Степанович, обстоятельства? Ну какие? Кедровую балку ведь начисто истребили, без всякой надобности. Разве забыли, что даже в газете ругали нас?

— Да, было дело, ругали... — сказал он, подписывая приказ.

Инка вышла из кабинета счастливая.

Назавтра в обеденный перерыв зашел Валентин. Он с минуту постоял у порога, восхищаясь, как быстро и ловко Ряпушкина печатает на машинке.

— Зачем пришел, товарищ Валентин... фамилии, к сожалению, не знаю? — спросила Инка.

— Нетудыхатка! — робко ответил он.

Инка вспылила:

— Я совершенно серьезно!

— Серьезней не могу: Нетудыхатка Валентин Игнатьевич.

— Ладно. Пусть так. Зачем пришел?

Он достал из кармана слежавшуюся бумажку.

— Перепечатай, а то в таком виде неловко подавать.

— Что, заявление?

— Да, в вечернюю школу рабочей молодежи. Всего у меня семь классов. Чувствую, что маловато. Многие ребята вечерами учатся. И я решил: чего зря баклуши бить! Время летит быстро, глядишь — не за горами и среднее образование.

— А потом? — спросила Инка.

— Еще, честно сказать, не думал. Конечно, если буду поступать, то в строительный! Куда же еще?

— Можно, например, на архитектора, если любишь рисовать.

— Нет, не люблю, да и не умею.

— А я мечтаю быть архитектором, — мечтательно сказала Инка. — Хочу проектировать новые города с аллеями, с парками.

Валентин подумал, что она сейчас снова обрушится на него за вырубку тополей, и уже пожалел, что завел весь этот разговор.

— Ладно, оставь бумагу, зайдешь завтра, — сказала Инка. — И я всего только семилетку окончила. Буду поступать без отрыва... — она хотела сказать «от производства», но тут же осеклась, не считая, видимо, производством свою канцелярскую работу. Потом официальным тоном спросила: — Скажи, товарищ Нетудыхатка, довели до вашего сведения новый приказ начальника строительства?

— Довели. Расписался! — виновато ответил Валентин.

3

С этого дня Валентин все чаще заходил в канцелярию к Инке, и она не только не сердилась на него, а была рада ему, хотя встречала строгим, как казалось Валентину, недоверчивым взглядом.

— С чем пришел? — спросила она однажды, вытащив отпечатанный лист из машинки и быстро спрятав в ящик стола.

Валентин помялся, переступил с ноги на ногу, наконец сказал:

— С алгеброй, понимаешь, затирает...

— Конкретно! — потребовала Инка.

— В частности уравнение с двумя неизвестными.

— А в целом?

— В целом, — он помедлил, — в целом вроде получается.

— Ладно, помогу! Еще что у тебя?

— Вечером что делаешь?

— Хочешь пригласить в кино?

— Догадалась. — И лицо его расплылось в улыбке.

— Без четверти восемь буду около клуба. Теперь у тебя все?

— Все!

— Ну и уходи, пожалуйста. Мне еще надо перепечатать протокол партийного бюро. Товарищ Буренцов говорил, что очень срочно.

Редкий вечер они не бывали вместе, а когда подруги стали допытываться у Инки, что это за парень такой, с которым она гуляет, Ряпушкина отвечала уклончиво:

— Так себе, знакомый...

— А фамилия его как будет? — спросила Людка.

Инка деланно улыбнулась:

— Даже не знаю в точности...

— Ври больше!

— Так и знала, что не поверишь, — всплеснула Инка своими короткими тонкими ручками. — Зовут Валентином. Разве мало тебе?

— Так бы и сказала...

— Так ты же, Люда, про имя не спросила.

В выходной день, когда ребята отправились в сопки кататься на лыжах, Инка, спустившись с кручи, подвернула лыжу, грохнулась в сугроб и ушибла колено. С помощью Валентина кое-как дотащилась до общежития, слегла и пять дней провалялась с забинтованной ногой.

— Какая я все-таки несчастная, — сквозь слезы причитала Инка, — и какой черт понес меня с этакой кручи...

— Ничего, Инночка, бывает, — успокаивал ее Валентин, который все свободное время находился около ее постели. Он приносил ей из столовой обед, кипятил на электрической плитке чай, бегал в аптеку за лекарством, и девушки по общежитию втихомолку даже завидовали Инке, что ей попался такой хороший, заботливый парень.

— Жених? — как-то