Опять над полем Куликовым

Взошла и расточилась мгла…

Не может сердце жить покоем…

— Чего, чего? — Настасья непонимающе посмотрела на сына.

Без дерюжек в горнице стало светло и весело. Хотя солнечные лучи не проникали сюда, но видно было, что утро погожее, теплое.

— Стихотворение такое есть, — улыбнулся Андрей. — Забыть никак не могу. А почему не могу — вот вопрос, как говорит мой братец Макар.

Настасья свернула снятые дерюжки, положила их на стул, стоявший в углу.

— А чего он понимает, Макар-то, — сказала она.

— Это верно, ничего не понимает он в этих делах. Ничего не понимает и ничего не знает… и батя тоже… — Андрей улыбчиво смотрел на мать. — Невежественные, дикие люди! Правда, мам?

— Правда, правда, сынок. А ты брось, не думай об них. Помирился — и ладно. Пускай они сами по себе, а ты сам по себе.

— Не выходит что-то, чтоб они сами по себе, а я сам по себе. Не миновать схлестнуться нам. Не сегодня, конечно, а впоследствии времени, как выражается иногда все тот же мой старший братец Макар.

— Ой, сыночек, ни к чему это, — обеспокоенно взглянув на сына, увещевающим, ласковым тоном заговорила Настасья. — Отец вроде бы хорошо теперича об тебе думает, даже хвалится тобой иной раз. Да и Макар… он хучь суматошный какой-то и все форсит, дескать, городским человеком стал, а характером не очень злой.

— Но и не добрый.

— Ну и господь с ним, с Макаром этим. Чего тебе расстраиваться-то? Не вместе живете, и работа врозь. Ты сам-то попусту не злись… Нехорошо злобиться даже на чужого человека, а не только на брата родного. Не по-божьему это.

Надо бы объяснить матери, почему он вчера поссорился и как «помирился», но поймет ли она? «Не поймет! Темная, неграмотная она у меня, мамочка моя. Не втолкуешь ей. Отец знал, что делал, когда запрещал ей в ликбез ходить».

— Ладно, — вздохнув, сказал Андрей. — Ты не волнуйся, мам. Во всяком случае, здесь, дома, ссориться с ними больше не буду.

— Тебе поесть бы пора. Чего дать? У меня ничего еще не готово, думала, ты поспишь…

— Ничего не надо. Дай молока стакан.

Настасья налила Андрею эмалированную большую полулитровую кружку кремового топленого молока, отрезала от краюхи ломоть черного ржаного хлеба.

Андрей ополоснул лицо студеной колодезной водой, утерся широким домотканым полотенцем, сел за стол.

— Позавтракаю и пойду к Тоболину. Проведать надо.

— Сходи, сходи, — сказала Настасья, не сводившая с сына умильного, любящего взгляда. — Он частенько спрашивает, нет ли писем от тебя.

2

Но к Тоболину он шел не столько ради того, чтобы «проведать» друга, сколько из желания узнать, помирилась ли Галя с Ильей. Андрей плохо верил в ссору Ильи с Галей. «Милые бранятся — только тешатся». Не зря народ создал такую пословицу. Но если они поссорились, а потом помирились, то ему, Андрею, возможно, незачем и встречаться с девушкой. «Сергей связан с семьей Половневых, наверняка он все знает».

Тоболин жил в двухэтажном доме рядом со школой, построенном в начале тридцатых годов для преподавателей.

Взойдя на второй этаж, Андрей постучал в дверь.

— Входите! — послышался голос Сергея.

Андрей вошел. Тоболин в одних трусиках лежал навзничь на бордовом шерстяном коврике, делая круговращательные движения задранными кверху мускулистыми босыми ногами.

— Здорово живешь! — шутливо приветствовал Андрей, остановившись у порога.

— Здравствуй! — Тоболин, перестав кружить ногами, быстро встал. — Проходи, садись.

Слегка вздернув брюки на коленях, Андрей присел на стул возле небольшого круглого стола. Обе створки оконной рамы были раскрыты настежь, и в комнату врывались чириканье воробьев, крики грачей и галок, расположившихся на тополях и березах школьного двора. Хотел было рассказать о своем столкновении с отцом и братом, но раздумал. Ему самому было еще неясно, как к этому столкновению отнестись.

Комната у Сергея была просторная, больше двадцати метров, но выглядела довольно уютной, непохожей на холостяцкое жилье. У одной стены стояла полуторная деревянная кровать, покрашенная под цвет зрелого каштана и покрытая лаком. На стене, над кроватью, — цветной ковер. Кровать и стулья, которых в комнате было полдюжины, письменный стол возле окна и круглый — обеденный, стоявший почти посреди комнаты, два широких стеллажа — все это было сделано Тоболиным собственноручно, чему Андрей не верил первое время. Но однажды застал друга в сарае за столярным станком: Сергей обтачивал ножки для стульев. Спросил, где и когда он успел обучиться столярному мастерству. Сергей ответил, что нужда научила. В сельском кооперативе никакой мебелью не торгуют, если же купить ее в городе и везти в Даниловку — и хлопотно и накладно. Вот он и решил уподобиться князю Болконскому. Почему князь мог владеть пилой, рубанком, работать на станке, а он, потомок мужиков, не может?

Уменье друга делать нужные вещи вызывало в Андрее чувство невольного удивления и уважения к нему. Поражали также постоянная чистота и порядок в его комнате. Кровать всегда (как и на этот раз) застелена лазоревым одеялом, на двух подушках — вышивная белая накидка. И ни на столах, ни на книгах, ни на полу — нигде нет и следов пыли. Это казалось странным. У самого Андрея когда-то было иначе — вечно незастланная кровать, немытый и даже неподметенный пол, пыль на столах и на книгах — пока за уборку его квартиры не взялась Маша. «Такой порядок, как у Сергея, не без участия женской руки!» Однако Тоболин уверял, что все делает сам, и, судя по тому, что иногда Андрей заставал его за подметанием и даже мытьем полов, похоже, так оно и было.

Сергей свернул половик, положил его под кровать. Немного выше среднего роста, с торсом атлета, плечистый, он смахивал на циркового борца. Крупная голова, открытый большой лоб, коротко подстриженные темные волосы, черные брови… Он и внешностью своей всегда нравился Андрею. Они дружили с первого курса университета, невзирая на различия в характерах и даже во взглядах на жизнь. Была у них одна общая любовь, которая и объединяла их, и дружбу делала прочной, — это любовь к литературе.

— Ты что же… зимой и летом каждый день гимнастику делаешь? — спросил Андрей друга, когда тот подошел и протянул ему большую, сильную, теплую руку.

— Обязательно, — улыбался Сергей.

— Ты не нарушай свой режим из-за меня, — сказал Андрей. — Я ведь, наверно, не предусмотрен в твоем сегодняшнем расписании, — шутливо добавил он.

Он знал, что Тоболин соблюдает строгий распорядок всех своих дел, будь то школьные, домашние, чтение, работа над диссертацией.

Тоболин весело посмотрел на него:

— Не так часто друг