class="p1">После своего назначения в июле 1540 года английский лорд-наместник сэр Энтони Сент-Леджер попытался примирить вождей кланов с короной при помощи политики добровольного вхождения гэльских владений в полностью англизированное королевство Ирландия. Он просил вождей признать Генриха VIII своим сеньором, обратиться к короне за пожалованием им их же земель и пэрских титулов, отречься от папской юрисдикции и посещать ирландский парламент. В свою очередь, он тщетно убеждал Генриха VIII ограничить королевские амбиции, отказавшись от того, чего невозможно добиться, в обмен на стабильность и перспективу мира[878].

Несмотря на то что такая примиренческая политика могла постепенно перевести гэльскую Ирландию на английские рельсы минимальной ценой, в 1543 году ее приостановили. На пути примирения появилась большая помеха – Генрих VIII радикально изменил свой конституционный статус, повысив свой титул с «сеньора» до «короля» Ирландии (июнь 1541 года). Его принятие на себя королевского титула объясняли тем, что, «не имея сюзерена», ирландцы были не так покорны, «как должны по праву и долгу». Однако ключевым моментом был выбор времени для этого шага. В Ирландии утверждали, что «королевское достоинство» опирается на папство: «власть», которую имеет король Англии, «лишь управление при такой же покорности». Перемена в статусе 1541 года последовала после разрыва с Римом. Более конструктивная отговорка гласила, что это позволит принять гэльское население «как подданных, а не ирландских врагов», как было прежде. Вместо того чтобы делить Ирландию на английскую и гэльскую зоны, «королевство Ирландия» включит в себя весь остров и весь его народ, который будет говорить на английском языке и подчиняться английским законам. Кроме того, при короне гэльское население получит те же права, что и «старые англичане»[879].

Закон 1537 года подразумевал такое положение вещей, объявив, что из-за различий в языке, платье и манерах жители Ирландии кажутся людьми «другого сорта или, скорее, из другой страны, а так они действительно будут вместе, одним народом». Закон предписывал и гэльским ирландцам, и старым англичанам говорить на английском языке и носить английское платье. Удалось добиться некоторого прогресса в том, чтобы убедить вождей кланов приучать людей к английскому платью, перенимать английскую агротехнику и строить дома, похожие на английские[880].

Принятие Генрихом VIII титула короля Ирландии предполагало возможность полномасштабного завоевания Ирландии в случае мятежа вождей или провала начатой Кромвелем ирландской Реформации. Оно даже препятствовало воплощению идеи унитарного государства, поскольку для Ирландии была создана подчиненная надстройка: впоследствии Тюдоры формально правили двумя отдельными королевствами, каждое из которых имело собственную бюрократию. Пользуясь современной идеологической терминологией, стало возможно говорить об англо-ирландском национализме, противопоставленном английской или гэльской культурам. И последнее, несмотря на то что Генрих VIII конфисковал владения Килдэра и распустил половину ирландских монастырей, доходов Ирландии не хватало, чтобы поддерживать новый королевский статус и постоянную армию. Поскольку вывести войска не представлялось возможным, необходимость в покорении Ирландии возрастала.

Отсюда было понятно, что лорд-протектор Сомерсет, учитывая его политику в отношении Шотландии, перестанет считать Ирландию пограничной территорией, требующей такой же системы управления, как в Уэльсе и северных графствах, и перейдет к военному решению проблемы. Ровно так же, как Сомерсет старался подчинить Шотландию, размещая там постоянные английские гарнизоны, так и в Ирландии он пополнил армию и поставил в ключевых приграничных областях гарнизоны, одновременно предпринимая пробные шаги к колонизации графств Лиишь и Оффали. Завоевание и колонизация вышли на политическую повестку дня. Несмотря на то что шотландская стратегия протектора провалилась, он обнаружил, что в Ирландии более крупный воинский контингент увеличивает свободу маневра правительства относительно сообществ и гэлов, и старых англичан – корона сосредоточила внимание на сокращении гэльской Ирландии. К 1551 году гарнизон из 500 солдат расширили до 2600 человек, и впоследствии, несмотря на временные сокращения численности при королеве Марии, он редко имел в своем составе менее 1500 солдат. Более того, прежняя административная неэффективность привела к мысли об англизировании силой, поскольку увеличить количество ирландских чиновников для обеспечения интервенционизма короны было невозможно по финансовым причинам. В частности, отсутствие в Ирландии мировых судей и лорд-лейтенантов привело местные власти к чрезмерной зависимости от шерифов[881].

К 1558 году корона приняла «интервенционистскую» стратегию, неоправданную с точки зрения характерного для Елизаветы политического курса, несмотря на то что завоевание и колонизация еще не осуществлялись последовательным образом. Тогда как в европейской политике Елизавета руководствовалась realpolitik и опасениями по поводу военного перенапряжения, то в Ирландии все хотели быстрых результатов. В итоге полномасштабное завоевание стало неизбежным. Попытки расширить английское влияние и поддерживать колонии вокруг гарнизонов либо провалились, либо не дали результатов из-за восстаний. Репутация Англии понесла ущерб, когда ирландские должности превратились в призы, за распределение которых состязалась клиентелла видных придворных. К тому же фракционность в Ирландии проявлялась сильнее, чем в Англии, поскольку дефицитное финансирование и присутствие постоянной армии превратило службу в колонии из почетной ссылки в благоприятную среду для охотников за деньгами и бойцов из аристократических фамилий. Цели постоянно превосходили средства на их достижение, а произвольное налогообложение (для оплаты расходов на гарнизоны), частое введение военного положения, перерывы в работе парламента в течение последних 20 лет правления Елизаветы и погоня за легким обогащением среди колонистов портили отношения короны и со старыми англичанами, и с гэльскими общинами[882].

В частности, нередкие проблемы короны и возрождающиеся распри между гэльскими вождями подвергали испытанию твердость последующих наместников. Начиная с 1558 года третий граф Сассекс боролся с Шейном О’Нилом за контроль над Ольстером. Шейн стремился стать лордом Тирона и королем, в гэльском смысле этого слова, Ольстера. Его раздоры с семьей по поводу спорного наследственного права и междоусобицы с кланами O’Доннелов из Тирконнелла, O’Рэлисов из Восточного Брейфна и Магвайров из Ферманы вошли в легенды. Однако Сассексу не удалось ни победить его, ни отравить, поэтому Елизавета призвала Шейна ко двору. Поскольку он, казалось, был готов к компромиссу, королева утвердила его «капитаном» Тирона в обмен на признание власти короны. Однако, возвратившись в Ирландию, он тут же взялся за оружие, чтобы вернуть то, что, по его мнению, принадлежало ему по праву.

В 1565 году Сассекса заменил сэр Генри Сидни, с приездом которого началась эволюция «программы завоевания Ирландии». Суть состояла в завоевании и колонизации с опорой на гарнизоны и местные советы при эффективных председателях, хотя личный вклад Сидни составляла пропаганда развития колоний на частные капиталы, что он считал достойной альтернативой более дорогим проектам короны. По существу, большинство идей Сидни соответствовали плану, подготовленному Сассексом в 1562 году. Однако новый аспект был в том, что для оправдания покорения гэльской Ирландии Сидни приравнивал «диких ирландцев» к варварам. Он говорил Елизавете в 1567 году:

Не бывало еще народа, который бы жил в большем убожестве, чем они, и, как представляется, в большей неразвитости, потому что к