власть означает, что корона имеет полное право управлять церковью без согласования с парламентом[898]. В его проектах 1532 года предлагалось подчинить духовенство королю-в-парламенте, а не только Генриху VIII[899]. Кромвель даже удалил упоминание об Англии как «империи», корректируя проект петиции палаты общин против орлинариев[900], и в качестве наместника по духовным делам ему фактически удалось сбалансировать абсолютизм Генриха VIII. Таким образом, Акт об апелляциях содержал драматическое внутреннее противоречие позиций Генриха и Кромвеля. Он проиллюстрировал расширение юрисдикциональных полномочий парламента, но также показал, что впредь король будет управлять англиканской церковью и духовенством как самовластный монарх, и в этом случае парламент имел не больше самостоятельности, чем в те времена, когда английская церковь подчинялась Риму и папству.

Возникали даже завуалированные намеки, что абсолютистская теория может проникнуть и в гражданскую область правления. Одним из самых значительных трактатов Средних веков был труд Брэктона «О законах и обычаях Англии» (On the Laws and Customs of England), в нем констатировалось, что король Англии находится «под Богом и законом, потому что закон определяет короля»[901]. Однако в сборнике «Достаточно обширная антология» Фокс и Кранмер заявили, что король «под Богом, но не под законом, потому что король устанавливает закон»[902]! Такое суждение едва ли можно обосновать в терминах брэктоновского разграничения между jurisdictio и gubernatio. Действуя как «наместник Бога», монарх не подчиняется никому и вправе применять всю власть, данную ему Богом, но как феодальный король он связан законом[903]. Только если бы Генрих VIII смог полностью заместить феодальные представления о королевской власти «имперскими», уподобив английский закон lex regia в римском праве, которое закрепило принцип «все, что хорошо государю, имеет силу закона», – идеи составителей «Антологии», возможно, стали бы явью. Ходили разговоры, что Стивен Гардинер, конкурент Кромвеля, внушал Генриху VIII подобную мысль, однако натолкнулся на отпор юристов общего права. Лорд-канцлер Одли говорил Гардинеру во время парламентских дебатов, что Акт о супрематии ограничил абсолютную власть короля духовными делами. «А если бы не так, – сказал он, – то ваши епископы, установив отношения с королем, при помощи супрематии командовали бы мирянами, как вам хочется. Но мы обеспечим… чтобы praemunire [наказание за посягательство на королевскую власть] всегда висело над вашими головами; а мы, миряне, гарантированно пользовались собственным наследством по законам общего права и актам парламента»[904].

Тем не менее после принятия Акта об апелляциях идеи «имперской» королевской власти нашли много сторонников. В правление Эдуарда VI вышло новое издание «Спора герольдов», где утверждалось, что король – император своего королевства и «не подчиняется никакому человеку», что он Верховный глава церкви Англии и Ирландии, носит императорскую корону, в левой руке держит державу – символ его империи, а в правой руке несет меч, чтобы защищать справедливость. В этом варианте английский протагонист цитировал национальную историю, которая оказалась знакомым материалом из «Достаточно обширной антологии», включая письмо папы римского Елевферия. Затем герольд объявил, что Константин был сыном англичанки и был королем Англии, как и императором Рима. К тому же король Артур завоевал империю, охватывающую Ирландию, Данию, Норвегию, Францию, Германию, Испанию, Нидерланды, Италию и далее[905].

Потом, в изданиях 1563 и 1570 годов «Деяний и памятников» Фокса было помещено посвящение Елизавете I, в котором к ней обращались как к наследнице Константина. Первые издания этого труда украшал портрет королевы на троне с мечом справедливости и державой империи в руках. Справа от нее стояли три фигуры, символизирующие три сословия королевства, а под ее стопой лежал папа в папской тиаре и со сломанными ключами. Впоследствии в елизаветинской литературе королеву часто называли императрицей мира, защитницей веры и справедливости, охранительницей добродетели и миротворицей. Общепринятым образом Елизаветы стала Астрея, богиня золотого века, последней покинувшая землю, изображавшаяся на небесах как созвездие Девы: бесчисленные стихи приглашали богов и людей посетить ее «имперский» двор. В пьесе «Гистриомастикс» (1589?) ей устроили подлинно римский триумф, и она всходила на трон под слова хвалебной речи[906]:

Воздвигнись, о императрица, чья мольба о мире возносится к небесам,

Чья слава, оправданная добродетелями,

Будет украшать Европу до тех пор, покуда не погаснет солнце![907]

В эпической поэме Спенсера «Королева фей» роль Астреи как «имперской» Девы – стержень действия. В Книге III пророчество Мерлина гласит, что от Бритомарты и Артегаля (Целомудрие и Справедливость) пойдет «имперская» династия королей и «священных императоров», венцом которой станет королева-девственница Елизавета, а в Книге V так излагается «божественное право» королевы:

Устрашающая, наивеличайшая богиня, что восседает всех выше —

На троне судии, на месте наивысшего могущества,

С небесной мощью, со всепроницающей мудростью

Вершит она судьбу добрых людей, до самых дальних пределов

Царств своих вселяя в подданных трепет[908].

Тюдоровский акцент на «имперской» идеологии, однако, не слишком задевал существующие представления о «феодальной» королевской власти. Короне требовалось максимально увеличить свои доходы от феодальных привилегий, в частности от опеки над наследниками до наступления их совершеннолетия. Соответственно, в 1540 году Кромвель создал новый Суд по делам опеки, а Генрих VIII подтвердил свое право на феодальные сборы Статутом о доверительном управлении имуществом (1536). Да, протесты и уловки вынудили его пойти на компромисс в 1540 году, по которому владельцам собственности наконец позволили передавать ленные земли по завещанию. «Ленные» сборы отменили только при Карле II. Кроме того, Генрих VIII продолжил устанавливать свои «права» в Ирландии и в отношении Шотландии в ленном смысле. Он твердо решил, что его новое положение в качестве «короля Ирландии» нужно устроить так, чтобы включить «наше древнее наследие и титул по этой земле»[909]. Когда он издал «Декларацию о справедливых причинах и соображениях по поводу войны с шотландцами» (A Declaration Concerning the Just Causes and Considerations of this Present War with the Scots) накануне вторжения 1542 года, его главный аргумент был тоже ленный: «Короли шотландцев всегда признавали королей Англии старшими лордами Шотландии и приносили им феодальную присягу на верность»[910].

Судя по всему, в чисто светских делах не происходило серьезных конфликтов между «феодальной» и «имперской» концепциями королевской власти. Средневековая ортодоксальность считала права короны неотчуждаемыми. Персона короля отделялась от его государственной ответственности: король был смертным, а права короны – вечными. То, что делал король как человек, не относилось к его роли блюстителя короны, и неотъемлемые права короля были «правами имперской короны». Действительно, английские короли иногда надевали куполовидную, или «имперскую», корону в подтверждение этой идеи. Йоркистские и тюдоровские теоретики описывали искусство управлять государством в терминах «неограниченного» или «конституционного» правления: Фортескью в «Управлении Англией» говорил