Его триумфальный, заливистый смех граничил с истерией… который мог вызывать беспокойство, если не принимать во внимание того факта, что он был окружен кишками и кровью. На что это было похоже? На визгливое кудахтанье, наводившее тоску — отвратительное клише.

Как и машина ублюдка. Переборщил с Вин Дизелем?

— Вы — моя армия, — прокричал он окровавленным парням на полу. — Мы будем править Колдвеллом! Отрывайте свои задницы от пола, пришло время поработать! Вместе мы…

— Дождаться не могу, чтобы прибить этого мелкого говнюка, — пробормотал Рейдж. — Хотя бы ради того, чтобы только заткнуть его.

Того же. Мнения.

Ублюдок был в полном ударе «Муссолини»[89], со всей этой бла-бла-бла и снова бла херней, которая была хороша лишь для эго, но в конечном итоге ни черта не имела значения. Ответ жалких сукиных детей на полу был решительным…

Ха. Похоже, Омега был разборчивым: марионетки словно напились Kool-Aid[90]. Толпа осушенных, убитых, реанимированных, а теперь бездушных бывших людей пришла в движение, отклеиваясь от половиц, шевеля ногами по команде хорька.

Какая жалость, для них это было лишь пустой тратой усилий.

— На счет три, — прошептал Вишес.

Хекс начала отсчет:

— Один… два… три…

Как только на живописное место опустилась ночь, раскрывая все темное великолепие добротной земли, Дариус дематериализовался из своей скромной обители, принимая форму на берегу океана вместе с Торментом. «Небольшое загородное имение», как описал симпат, на самом деле имело сильное сходство с его каменным особняком практически такого же размера и типажа. Внутри горел свет от свечей, но когда Дариус со своим протеже появился среди редкой листвы, никаких явных признаков жизнедеятельности в доме не наблюдалось: мимо окон не прошло ни одной фигуры. Никакого предупреждающего лая собак. Ни аромата из кухни, приносимого прохладным, спокойным ветерком.

Однако в поле паслась лошадь, а в конюшне стояла повозка.

А также сокрушающее дурное предчувствие.

— Внутри симпат, — прошептал Дариус, пока его взгляд исследовал не только видимые части, но и те, что скрывались в тени.

Не существовало ни одного способа вычислить, не находилось ли там больше одного пожирателя грехов, когда даже всего один был способен выстроить баррикаду из страха. И уж тем более никоим образом не представлялось возможным вычислить, был ли внутри именно тот симпат, которого они искали.

По крайней мере, до тех пор, пока они оставались в тени.

Дариус закрыл глаза и позволил своему сознанию проникнуть внутрь дома; его инстинкты, простерлись за пределы видимости и слышимости, сосредотачиваясь на обнаружении опасности.

Воистину, бывали времена, когда он больше полагался на свое внутреннее знание, нежели зрение.

Да, он уловил что-то внутри. За каменными стенами кипела бурная деятельность.

Симпат знал, что они здесь.

Дариус кивнул Торменту, и оба предприняли попытку дематериализоваться в гостиную.

Металл, вмонтированный в кладку, воспрепятствовал их проникновению через толстые каменные стены, и они были вынуждены повторно принять форму у холодного фасада здания. Несмотря на неудачную попытку, облаченный весь в кожу Дариус разбил окно локтем, и, ухватившись за перегородки, выдернул из проема раму. Отбросив ее в сторону, они проникли с Торментом внутрь, принимая материальную форму в гостиной…

Как раз вовремя, чтобы успеть уловить вспышку красного, нырнувшую во внутреннюю дверь, ведущую вниз в противоположном конце дома. Не сговариваясь, они бросились с Торментом следом, добежав до двери, отпираемой поворотом штырей.

Медный механизм, означающий — его не сдвинуть ментально.

— Держись в стороне, — приказал Тормент, наводя дуло пистолета.

Дариус слегка дернулся назад, когда прозвучал выстрел, а затем толкнул дверь плечом, распахивая ее.

На лестнице, ведущей вниз, было темно, за исключением пробивающего сюда сумеречного света.

Топая сапогами по каменным ступеням, они спустились вниз, и уже по утрамбованному земляному полу, побежали за фонарем… и витавшему в воздухе запаху вампирской крови.

Срочность гремела в венах Дариуса, гнев воевал с отчаянием. Он жаждал вернуть женщину… Дражайшая Дева-Летописеца, как, должно быть, она страдала…

Послышался звук хлопка, а затем подземный тоннель стал черным, как смоль.

Не сбавляя шага, Дариус устремился вперед, ведя рукой по стене, чтобы не сбиться с курса. Не отставая, Тормент шел следом за ним, и эхо их шагов помогло Дариусу определить конец тоннеля. Остановившись как раз вовремя, он попытался нащупать руками замок на двери.

Который, симпату не хватило времени за собой запереть.

Распахнув тяжелые деревянные панели, Дариус вдохнул полные легкие свежего воздуха и увидел удаляющийся впереди фонарь, через лужайки.

Дематериализовавшись и снова приняв форму, он перехватил симпата с вампиршей возле конюшни, преградив им путь таким образом, что похитителю пришлось остановиться.

Дрожащими руками пожиратель грехов поднес нож к горлу своей пленницы.

— Я убью ее! — крикнул он. — Убью!

Стоявшая рядом с ним женщина не выказала ни малейшего сопротивления, не попыталась вырваться, не молить о том, чтобы ее спасли или отпустили. Она просто смотрела перед собой, ее призрачные глаза, казались безучастными на мрачном лице. На самом деле не было кожи бледнее, чем та, в свете луны. И, воистину, может у дочери Сампсона и билось под ребрами сердце, но ее душа умерла.

— Отпусти ее, — приказал Дариус. — Отпустишь ее, и мы оставим тебя в живых.

— Ни за что. Она моя.

Глаза симпата сверкнули красным, озаряя ночь его злым происхождением, но пока его молодость и паника не позволяли использовать самое могущественное оружие его расы. Хотя Дариус и напрягся, в ожидании психической атаки, но со стороны пожирателя грехов не поступило никакого вторжения в его череп.

— Отпусти ее, — повторил Дариус, — и мы не станем тебя убивать.

— Я связан с ней! Слышите меня! Я связан!

Когда Тормент нацелил пистолет прямо на мужчину, Дариус остался впечатленным, каким спокойным и собранным он выглядел. Первый раз на поле боя, похищение, симпат… и парень в гуще всех этих событий, не поглощенный драмой.

С преднамеренным спокойствием Дариус продолжил попытки урезонить своего противника, с гневом отметив, во что была окрашена ночная сорочка женщины.

— Если отпустишь ее…