была ему удача, и на суше, и на море. Им никто не управлял, но сам он удивительно управлял другими. Одним словом, он был государственный человек: умел давать хороший совет, умел его и выполнить. Его привязанность и усердие ко мне доходили до страсти; он всегда сердился и бранил меня, если, по его мнению, дело было сделано не так, как следовало; с летами, благодаря опытности, он исправился от многих своих недостатков. Когда он приезжал сюда, три месяца тому назад, я говорила генералу Зубову, что меня пугает эта перемена, и что в нем не заметно более прежних его недостатков, и вот к несчастью мои опасения оказались пророчеством. Но в нем были качества, встречающиеся крайне редко и отличавшие его между всеми другими людьми: у него был смелый ум, смелая душа, смелое сердце. Благодаря этому, мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил. По моему мнению, князь Потемкин был великий человек, который не выполнил и половины того, что был в состоянии сделать» (РА. 1878. Кн. 3. С. 198).

Эта высокая оценка деятельности князя Потемкина была известна графу Николаю Румянцеву. Но справедлива ли она? – не раз с горечью думал Николай Петрович. Не завышена ли эта оценка из-за близости былых отношений? Он получил звание князя Таврического, а многие очевидцы говорят, что Крым для вхождения его в Россию подготовил фельдмаршал Петр Румянцев и ему бы быть князем Таврическим. Но не судьба, отец заброшен, отстранен, только сейчас, после смерти Потемкина, императрица обратилась к отцу с просьбой возглавить русскую армию. Вряд ли граф Петр Румянцев согласится с этой просьбой императрицы. Но кто знает…

В Зимнем дворце вроде бы ничего не изменилось, навстречу графу Румянцеву вышел знакомый по прежним годам обер-камергер Иван Иванович Шувалов, бывший фаворит императрицы Елизаветы, успевший сказать по дороге несколько добрых слов о нем, графе Румянцеве, а затем предложил вместе с ним явиться на прием к императрице.

Величественная императрица при их появлении оживилась.

– Я то и дело назначала вам, граф, свидание, но что-то мешало нам увидеться, а столько накопилось вопросов к вам, просто не счесть. Не успели мы с вами женить внуков Александра и Константина, как уже подросли внучки, которым тоже надобно искать женихов. А кто может лучше подыскать женихов и моим милым внучкам? Только вы, граф, прекрасный знаток семейной жизни германских князей и герцогов.

Екатерина встала, вышла из-за стола и протянула руку, над которой склонился с поцелуем граф Румянцев. А обер-камергер Шувалов с поклоном вышел из кабинета.

– Садитесь, граф, вы так давно не бывали здесь, в Зимнем дворце, понимаю ваши чувства, только, пожалуй, Иван Иванович Шувалов вам знаком, а то все новые люди управляют империей. Князь Вяземский устал, просит отставки, ведь больше тридцати лет управлял своим хозяйством, граф Чернышев тоже просит отставки. С кем же мне работать? Толковых молодых людей так мало осталось.

Появился Платон Зубов, который по-хозяйски кивнул графу Румянцеву и положил стопку бумаг за отдельный стол недалеко от императрицы, и вышел.

– Вы не хмурьтесь, граф, со смертью Григория Потемкина я осиротела, такого великого управленца, как он, нет в моей команде, все заботы рухнули на меня одну тяжким бременем, чаще всего приходится во все вникать мне самой. Нет ни малейшего сомнения, что двое Зубовых, о которых вы, конечно, слышали, подают кое-какие надежды, но подумайте, ведь старшему, Платону Зубову, только двадцать пятый год, а младшему только чуть-чуть перевалило за двадцать один. Они люди умные, понятливые, Платон обладает обширными и разнообразными сведениями, но заменить известного вам Потемкина невозможно, нужно просто родиться таким человеком, как он. Вот тридцать лет был у меня генерал-прокурором князь Александр Алексеевич Вяземский, кое-что он решал сам, но большую часть обязанностей его исполняла я сама, были и другие старички, мои ровесники, а приходилось все самой делать. Конец нынешнего столетия не выдвигает гениальных людей, пусть хоть умелые люди помогают мне. Вот и вам нужно какое-то дело, увы, пока все сидят на своих местах, их не стронешь без обиды. Есть одно, но об этом скажу потом.

– Ваше величество, помимо дипломатических дел я собирал исторические документы, прежде всего документы о русской, славянской истории давних лет, в них много любопытного, значительного, и эти документы многое уточняют в нашей истории…

– Какое совпадение, граф! Я сейчас ничего не читаю, кроме относящегося к ХIII веку российской истории. Около сотни старых летописей составляют мою подручную библиотеку. Приятно рыться в этом старом хламе. Но главное в том, что я составляю второй том родословника для российской истории. До сих пор все, кто принимался за историю России, постоянно впадали в ошибки, потому что не следовали тому родословному порядку, который мы составили. Первый том уже напечатан и считается классическим руководством для справок по российской истории. А я дошла лишь до 1321 года и остановилась, возникло столько других дел! Я около восьмисот страниц отдала в переписку. Представьте, граф, какая страсть писать о старине, до которой никому нет дела и про которую, я уверена, никто не будет читать, кроме двух педантов – один из них мой переводчик Фолькнер, другой – библиотекарь Академии Буссе.

Остальное время уходит на дела, которые с каждым годом умножаются. Вас уже ничем не удивишь, информацию об этих делах вы хорошо знаете. Возможно, граф, вы увидите, а может быть, и познакомитесь с братьями Чарторижскими, по польскому разделу к России отошли земли их отца, их имения, братья иногда бывают в Зимнем дворце, они образованные и умные, напоминают своего отца, когда он много лет тому назад бывал у меня на приемах. Два года тому назад пять недель здесь жил королевский брат граф д’Артуа, пользовался большим почетом при нашем дворе, все с ним обращались как с королевским сыном, все старались облегчить ему его несчастную участь. Я нашла в нем все качества, которые желала в нем видеть: он одарен ясным пониманием, душою возвышенною, сердцем добрым и великодушным. Каких им еще нужно принцев? К сожалению, он ведет тот же образ жизни, что и до революции. Он любит меня как родную мать. Он всем понравился, у него горячее сердце, быстрое соображение, здравый ум, у него есть мужество и неустрашимость. Несчастье лучший наставник на свете, и право, я думаю, что Генрих IV не был опытнее его, чтоб совершить великие дела. Нужно знание четырех или пяти неоспоримых истин, все зависит от этого: если он будет их держаться, будет