Луизы и Александра и на перемену вероисповедания принцессы Луизы. В мае 1793 года совершилось миропомазание принцессы Луизы, нареченной Елизаветой Алексеевной, а вскоре состоялось и торжественное обручение. 28 сентября 1793 года в большой придворной церкви состоялось бракосочетание Александра и Елизаветы. «Молодому супругу не было еще 16 лет, а его жене 141/2 лет. Приходится только дивиться обычаям и нравам того времени!» – восклицает великий князь Николай Михайлович (Там же. С. 23). Александр еще не закончил образование, продолжал вести занятия Лагарп, появлялся и протоиерей Самборский. А.Я. Протасов, второй дядька Александра, вел дневник, и великий князь Николай Михайлович цитирует из него некоторые подробности быта того времени (Древняя и новая Россия. 1880).

Великий князь Николай Михайлович, рассказывая о великой княжне Елизавете Алекссевне и ссылаясь на мемуары графини В.Н. Головиной, внесшей большой вклад для характеристики тогдашних нравов и обычаев, писал: «Эти повествования Варвары Николаевны Головиной дышат правдой и наглядно показывают, в каком кругу приходилось вращаться первый же год после замужества великой княгине. Сплетни, интриги, пустые забавы, пустые разговоры, придворные дрязги, зависть, злорадство, коварство, словом – безотраднейшая атмосфера для шестнадцатилетней супруги. Ухаживание Платона Зубова, столь неприличное, скоро обратило внимание самой Екатерины, которая не стеснилась прописать порядочную головомойку беспустному фавориту, который должен был прекратить вскоре свои замашки. Но, пока все это дошло до Екатерины, прошел целый год, так как за лето 1795 года поведение Зубова еще не изменилось, о чем свидетельствует письмо Александра Павловича графу Виктору Кочубею от 15 ноября 1795 года, найденное в бумагах Елизаветы Алексеевны, после ее кончины. Это письмо Александра заслуживает внимания по своей откровенности и благодушию» (Великий князь Николай Михайлович. Императрица Елизавета Алексеевна. С. 46).

Протасов – графу Семену Воронцову: «Эти письма Протасова ценны, как живой отклик всего того, – писал Николай Михайлович, – что происходило при дворе в последние года царствования Екатерины. Здесь впервые мы встречаем упоминание о родстве великой княгини Елизаветы Алексеевны с покойной ее родной теткой, первой супругой Павла Петровича. По отзывам современников, было и наружное сходство между ними, что неоднократно замечал и сам Павел, относившийся в ту пору очень сочувственно к своей невестке… Тому же графу Семену Романовичу Воронцову довольно аккуратно писал Федор Васильевич Ростопчин. Его повествование носит совсем другой характер, чем письма Протасова. Ростопчин был тонкий наблюдатель, его суждения всегда метки и обоснованны, потому и письма эти приобретают особое значение (см. письма 94–96. С. 61–62).

В письмах Ростопчина подчеркивается, что Александр в это время еще не закончил своего образования, а баденская принцесса была хорошо образована, она знала историю, географию, литературу и даже философию. Она успела многое прочитать в Карлсруэ и, приехав в Россию, продолжала не только читать, но и делать выписки из книг. Беда в том, что среди ее окружающих было мало образованных людей. Невежество людей поражало ее. Только Головина и Толстая. И Александр мало чем интересовался…

«Эти разнородные направления супругов сказались только впоследствии, но зародыши недоразумений на этой почве можно было заметить в Екатерининскую эпоху. Александр, как чуткий ко всему окружающему, не мог не видеть, насколько его супруга была образованнее его самого, и едва ли в беседах с ней он мог часто удовлетворить ее любопытство и жажду знаний. И Ростопчин вполне правильно отдавал должное вновь приезжей великой княгине» (с. 67).

Точно такое же поручение императрица дала графу Румянцеву еще раз – поездить по княжеским дворам и подыскать невесту великому князю Константину Павловичу. И на этот раз, исполняя поручение императрицы, граф Румянцев посетил принцев Нассау-Вейльбургского, Нассау-Усинген, у принца Кобургского понравилась ему принцесса Юлия. И в мае 1795 граф Румянцев написал Екатерине II, что невест нашел он много, но понравилась ему лишь Юлия Кобургская, а что делать с другими невестами, он не знает: опасается, что невесты могут побить его, если им не достанется русский великий князь.

4. Новые заботы в Петербурге

«В конце 1795 г. граф Н.П. Румянцев снова прибыл в Петербург, но с намерением не возвращаться более во Франкфурт» – таково было сообщение биографа П. Майкова в «Русском биографическом словаре» (СПб., 1913. Т. 16. С. 503). Николай Петрович возвратился в Петербург с чувством исполненного долга.

Повидал тетю Анну Никитичну Нарышкину, пожаловался на свою нелепую судьбу, заставившую провести много лет на чужбине. Анна Никитична была в хороших отношениях с князем Платоном Зубовым, поехала к нему на прием, замолвила словечко за своего талантливого племянника, который ищет места в Петербурге. Князь Зубов подумал и предложил графу Румянцеву место члена Коллегии иностранных дел. Правда, вскоре выяснилось, что обстоятельства изменились, и от этого предложения пришлось отказаться.

Николай Петрович побывал и в Гатчине, у великой княгини Марии Федоровны и великого князя Павла Петровича. Отношения великокняжеской четы с императорским двором оказались напряженными, а вот мнения по разным вопросам, которые так сближали их в прошлые времена, совпали. Удивило графа Румянцева то, что гатчинский двор был выстроен по прусскому образцу: солдаты и офицеры в прусской форме, повсюду часовые, шлагбаумы, окрашенные в черный, красный и белый цвет, как он видел несколько лет тому назад в Пруссии, часовые спрашивают имена тех, кто въезжает во двор. Здесь царила совсем иная обстановка, чем в Петербурге и Царском Селе. Много времени говорили об Александре, о его женитьбе, о его жене.

Николай Петрович узнал, что великие князья Александр и Константин часто бывают в Гатчине. Павел Петрович решил, что его сыновьям пора заняться военным делом, и сначала сыновья приезжали в Гатчину по одному дню в неделю, потом по четыре дня. Александр и Константин командовали своими батальонами, занимались учениями, парадами, маневрами. С шести утра до часу дня великие князья пребывали то в Гатчине, то в Павловске, то в Царском Селе, учились, как выражался Павел Петрович, «уму-разуму по нашему, по-гатчински».

Николай Петрович, конечно, знал, что великий князь Павел Петрович, прочитав в газетах о начале Французской революции и переменах в управлении страной, испытал страшное моральное потрясение, – ведь рушилось высокое представление о монархической власти и отменялись священные законы, существовавшие веками. И вокруг него были гатчинские офицеры и придворные, привыкшие лишь слушать приказания великого князя и строго им следовать, по сути исполнители, не понимавшие европейской политики и не знавшие законов просвещенного века, по которым развивались события, в том числе и во Франции. И ничего посоветовать великому князю не могли. Графу Румянцеву рассказывали, что как-то великий князь Павел Петрович, читая газеты в кабинете императрицы, гневно оценил обстановку во французском