смеха, зашептал в ухо: — Я не над тобой… я над собой… до чего я дошел. Лежу с девушкой в постели и беседую о смысле жизни. И, что самое прикольное, мне нравится. Классно излагаешь! Молодец!

3

Злые пенистые волны лавиной обрушивались на берег, но, не способные справиться с твердыней, как хитрый, изворотливый враг, подобострастно откатывались назад, чтобы, собравшись с силами, нанести новый сокрушительный удар.

Борьба стихий занимала недолго: из мглистой дымки, из ниоткуда, возник высокий силуэт. Ветер изгибал его, рвал ленты широкополой шляпы, закручивал подол длинного платья, и, подгоняемая штормом, по берегу скользила женщина-сюрр. Призрак. Впрочем, оттуда, издалека, от края залива, и девочка, в столь ранний час одиноко сидящая на пляже, наверное, тоже казалась миражом.

С каждым неспешным шагом загадочная незнакомка выглядела все менее по-импрессионистски романтично: в манерном изгибе руки, придерживающей шляпу, в остром колене, облепленном пестрым шелком, пожалуй, уже просматривался злой тулуз-лотрековский гротеск. Мадам а ля парижские подмостки остановилась, перевела взгляд с бушующего моря на пляж и — о ужас!!! — перестав быть незнакомкой, махнула рукой. Так, словно ошеломляющая, не укладывающаяся в голове встреча за тридевять земель ее вовсе не удивила.

— Доброе утро, Танечка!

— Здравствуйте, Людмила Трофимовна.

Соседний шезлонг зловеще скрипнул, потом исполнили похоронный марш тонкие золотые браслеты — это демоническая Людмила не спеша достала из бархатной сумки сигареты и зажигалку.

— Смею вам заметить, Танечка, вы замечательно выглядите. И одеты очаровательно. Очень рада, что вы прислушались к моим мудрым советам… Как вам отдыхается? Потрясающий отель, не правда ли? Не зря он самый дорогой в этой части побережья. И море сказочное, штормит впервые за две недели.

В каждом слове слышался намек. Людмила не попыталась заглянуть в глаза, проверить, какое впечатление производят ее фальшиво-вежливые, хорошо обдуманные фразочки. Очевидно, она и так была уверена в своей безграничной власти над зомбированной «Танечкой», у которой от страха язык прилип к горлу, а шлепанцы — к земле.

Но бывает же такое везение! — с верхней ступеньки лестницы прыжком летучей обезьяны слетел полоумный Кирилл. Взвизгнувшая от неожиданности Людмила так смешно замахала руками, спасаясь от облака песка, взметнувшегося из-под пяток экспансивного мальчишки, что сразу утратила все свое мистически-зловещее величие — обыкновенная суетная тетка, к тому же нервишки у нее ни к черту!

Возмущенное «поаккуратнее молодой человек!» Кирилл попросту проигнорировал.

— Тань, а ты чего вчева на дискотеку не пришва? Я тебя ждав-ждав!

— Я с друзьями ездила на экскурсию. Мы вернулись очень поздно.

Как и следовало ожидать, пустить Людмилу по ложному следу не удалось: она ничуть не заинтересовалась тем, кто, куда и с кем ездил. Курила себе и курила. Информации у нее и так было предостаточно. Еще бы! Ведь это только они с Колючкиным, помешанные друг на друге, не замечали никого вокруг, когда обнявшись гуляли по парку, целовались на пляже и, чуть-чуть навеселе от красного вина, громко хохотали за ужином в ресторане, привлекая всеобщее внимание.

Трепотню Кирилла о вчерашней дискотеке Людмила не дослушала: потеряв всякую надежду на запланированный разговор тет-а-тет — надо полагать, о сумме гонорара за будущее молчание, — она загасила сигарету в песке и криво улыбнулась:

— До свидания, молодые люди. К сожалению, у меня скоро самолет. Счастливого вам отдыха. Что передать Москве?

— Привет гоячий! — В восторге от собственного остроумия, придурочный мальчишка, не способный прочувствовать накал ситуации, по-идиотски загоготал и, выпучив глаза на нелепо-роскошную в ослепительном свете уже прорвавшегося сквозь тучи солнца, кафешантанную Людмилу, снова зашелся от смеха. Причем раньше, чем обалдевшая от его тинейджеровской наглости мадам продемонстрировала декольте до копчика.

— Ха-ха-ха!.. Это что еще за ставая кочевга? Пугаво оговодное!

— Тс-с-с! Тише ты! Замолчи наконец!

— Да вадно, она уже сто лет, как гвухая!

Людмила не оглянулась, но нервная рука на шляпе дрогнула, и, мгновенно сорванное ветром, соломенное колесо понеслось по песку к краю залива.

Автобус в аэропорт отходил в десять часов. Кирилл орал с пляжа: «Тань, ты куда? Ты чего, с ума сошва? Тань!», — а она, точно как сумасшедшая, неслась босиком по острому гравию, отталкивая всех, кто попадался на пути.

И успела вовремя! Милый Колючкин, склонившись к зеркалу, в последний раз перед завтраком вдвоем придирчиво исследовал свое симпатичное, гладковыбритое отражение. На звук повернутого изнутри замка он лукаво заулыбался и, обернувшись, как всегда, широко развел руки, чтобы заключить в объятия… В первые секунды откровенно страстные, потом — игривые, солнечные.

— Ух, какая ты хорошенькая! А почему запыхалась?

— Спешила к вам… Николай Иванович, сегодня море потрясающее! Такое, как вы любите. С большу-у-у-ущими волнами!

Расчет оказался верным: солнечный мужчина сделался мрачнее грозовой тучи.

— И долго ты собираешься величать меня Николаем Иванычем? Может, хватит, а? Или тебе нравится меня дразнить?

— Милый, добрый, хороший, славный, замечательный, пожалуйста, не сердитесь! У меня и в мыслях не было дразнить или обижать вас! Так сложилось… исторически. Сядьте, поговорим спокойно. Умоляю! Мне сейчас пришла в голову очень конструктивная мысль.

Для порядка гневно вздохнув, растаявший от ласковых слов и поглаживаний, он присел на кровать и тем самым предоставил отличную возможность обосноваться у него за спиной, чтобы в случае чего снова крепко обхватить его за шею.

— Собственно, у меня есть к вам предложение. Зовите и вы меня Татьяной Станиславной. Чтобы вам было не обидно…

Хмыкнувший Колючкин на секунду утратил бдительность, и потребовалось приложить минимум усилий, чтобы он упал на синее покрывало. Поверженный, он хихикал под обрушившимся на него каскадом веселых поцелуев и отнюдь не сопротивлялся, когда пальцы хитренькой соблазнительницы начали медленно, одну за другой, расстегивать пуговицы на его рубашке, а ее губы, скользя по открывающемуся перед ними грандиозному, любимому телу, зашептали с назиданием:

— Вам не пристало комплексовать. Вы и сами знаете, что, несмотря на свой «почтенный» возраст, запросто дадите сто очков вперед любому пацану. Я и впредь буду называть вас Николаем Ивановичем. Потому что, во-первых, вам очень идет — вы такой респектабельный! — а во-вторых… нет, во-первых, потому что так вас называю только я.

На электронных часах, между тем, высветилось «10:00». Бедняжке гипертонику больше не угрожали никакие стрессы. Вроде «приятной» встречи с хозяйкой Анжелкиной квартиры.

— Эй, Татьяна Станиславна! Ты чего-то отвлеклась… хи-хи-хи… называй, как хочешь, главное — не отвлекайся.

4

Спина накалилась, точно сковородка, еще чуть-чуть — и зашипит… Ну и пусть зашипит, пусть задымится! Так будет даже лучше. Заметив струйки черного дыма, Кирилл обалдеет и замолчит. Потом закричит. Какие-нибудь сердобольные российские гражданки кинутся за доктором. Раньше доктора прибежит перепуганный Колючкин,