вы забываете о различии между двумя положениями: вы работаете только на бумаге, которая готова принять все – она гладкая и податливая и не чинит препятствий ни вашему воображению, ни вашему перу, пока я, бедная императрица, работаю на человеческой коже, более чувствительной и деликатной».

В конечном счете, Дидро понял, что императрица не собиралась воспользоваться советами, которые он давал ей в течение долгих недель, и воодушевление, возникшее после первого разговора, начало постепенно исчезать. Ухудшающееся здоровье, одиночество в чужой стране, открытая враждебность придворных, завидовавших, с какой легкостью Дидро получил доступ к государыне, – все это способствовало тому, что у Дидро возникло сильное желание вернуться домой. Он близко познакомился с Екатериной, но почти ничего не узнал о России. Когда Дидро заговорил об отъезде, Екатерина не стала уговаривать его остаться. Он гостил в ее стране в течение пяти месяцев, и она провела с ним шестьдесят дней. Дидро был единственным из философов Просвещения, с которым она встречалась лично.

Дидро уехал из России 4 марта 1774 года. Он боялся обратной дороги, и чтобы облегчить его путешествие, Екатерина выделила ему специально сконструированный экипаж, в котором Дидро мог лежать. На прощание она подарила ему кольцо, меха и три мешка, в каждом из которых было по тысяче рублей. Поездка оказалась еще более тяжелой, чем он опасался. Лед на реках вдоль балтийского побережья начал таять, а когда его экипаж пересекал Двину, лет треснул, и карета стала тонуть. Старика вытащили, но лошади утонули, и три четверти его багажа было потеряно. Сам Дидро слег с сильной лихорадкой. Наконец, он добрался до Гааги, где Петр Голицын позаботился о восстановлении его здоровья.

С точки зрения Екатерины, этот визит оказался совершенно бесполезным. Идеи Дидро были совершенно не применимы в России: благородный философ-идеалист не являлся действующим политиком или администратором. Восстановив силы, Дидро, однако, решил, что его визит был триумфальным. Из Парижа он писал Екатерине: «Теперь вы сидите рядом с Цезарем, вашим другом [Иосифом Австрийским] и чуть выше Фридриха [Прусского], вашего опасного соседа».

Восторженные рассказы Дидро о его длительном пребывании у Екатерины так раздражали Вольтера, что он даже заболел от зависти. Месяцами он не получал из Санкт-Петербурга ни одного письма, было ясно, что Екатерина забыла о нем ради другого. 9 августа 1774 года через четыре месяца после отъезда Дидро из России, Вольтер больше не смог молчать:

«Всемилостивейшая Государыня!

Вижу ясно, что я при дворе вашем в немилости нахожусь! Ваше Императорское Величество поменяло меня на Дидро, или на Гримма, или на другого какого любимца! Вы никакого уважения моей старости не сделали! Простительнее бы вам было, когда б вы были французской кокеткой. Но как возможно победоносной и законы начертающей императрице быть столь ветреной? <…> Я всячески стараюсь свои преступления изыскать, чтобы ваше равнодушие казалось справедливым. Вижу, что нет такой страсти, которая не истребилась бы наконец. Мысль сия принудила бы меня умереть с печали, если бы я не был готов умереть от старости. <…>

Подписано вашим обожателем,

Вами забвенным вашим старым фернейским россиянином»

Ответ Екатерины был непринужденным: «Живите, государь мой! И примиримся! Ибо, впрочем, нам незачем ссориться! <…> Вы, будучи добрым россиянином, что не можете быть врагом Екатерины». Польщенный Вольтер заявил, что признает свое поражение и «возвращается к ней в цепях».

Вольтер оказал огромное интеллектуальное влияние на Екатерину, а Дидро стал единственным из философов Просвещения, с которым она встретилась лично, но именно Фридрих Мельхиор Гримм стал другом Екатерины, и дружба эта продлилась всю их жизнь. Родившийся в семье лютеранина в Регенсбурге в 1723 году и получивший образование в Лейпциге, Гримм отправился в Париж, чтобы сделать там карьеру. Он попал в литературные салоны и стал близким другом Дидро. В 1754 году он возглавил «Correspondance Litteraire» – выходящую раз в две недели культурную газету, редакция которой располагалась в Париже. В ней публиковались рецензии на книги, поэзию, театральные постановки, картины и скульптуры. Пятнадцать или около того подписчиков, все коронованные особы или принцы Священной Римской империи, получали копии через свои посольства в Париже, таким образом, газета избегала цензуры и позволяла Гримму писать совершенно свободно. Взойдя на трон, Екатерина стала подписчиком газеты, но лично с Гримом она познакомилась лишь в сентябре 1773 года, когда он приехал в Санкт-Петербург – за месяц до Дидро – на свадьбу великого князя Павла и принцессы Вильгельмины Гессен-Дармштадтской. Гримм входил в свиту невесты.

Екатерина знала о репутации Грима по его газете. Он был на шесть лет старше Екатерины, у них оказалось много общего: немецкое происхождение, французское образование, амбиции, космополитизм, любовь к литературе, страсть к сплетням. Помимо этого Гримм также был привлекателен для Екатерины благодаря своему благоразумию, сочетающемуся с остроумием и умеренным обаянием. С сентября 1773 года по апрель 1774 года он часто бывал на частных аудиенциях у Екатерины в той же комнате, что и Дидро. Она предлагала ему остаться в Санкт-Петербурге и поступить к ней на службу, но он отклонил предложение, ссылаясь на свой возраст, незнание русского языка и обычаев русского двора. Тем не менее, когда в апреле Гримм уехал в Италию, они начали вести переписку, которая продолжалась до последнего письма Екатерины в 1796 году, за месяц до ее смерти. Гримм вернулся в Санкт-Петербург в сентябре 1776 года и оставался там почти год, за это время Екатерина попросила его возглавить новую комиссию, занимающуюся общественными школами. И снова он отверг предложение, хотя позже согласился работать ее официальным культурным агентом, представляя ее интересы в области искусства и культуры и предоставляя ей контакты в этой сфере.

Дружба Екатерины с Гриммом стала одной из самых важных в ее жизни. Он выполнял роль доверенного лица, рупора, даже буфера – которому она могла полностью доверять. Она писала ему совершенно свободно, могла откровенно говорить о своей личной жизни, рассуждала по поводу своих любовников. Помимо сына Павла и впоследствии внуков, у нее не было семьи, и лишь одному Гримму она могла поведать свои мысли и чувства как любимому дяде или старшему брату.

51

«Наказ»

В 1766 году Екатерина написала Вольтеру о том, что она работала над особым проектом. Это был ее «Наказ» – концепция, которая должна была стать основой для полностью переработанного российского свода законов. Екатерина считала, что при благоприятном исходе это повысило бы уровень правительственного управления, законности и терпимости в ее империи. Она также надеялась, что таким образом продемонстрирует Европе, что в России начинается новая эра, в основу которой будут положены принципы Просвещения.

Когда Екатерина взошла на престол, российской свод законов, принятый еще в 1649 году при царе Алексее, отце Петра Великого,