Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почему-то я ничуть не удивилась — сил, наверно, не было.
Сестра обеспокоенно спросила:
— Что-нибудь не так?
— Фигня всё, младшая. — Я повернула ключ; додумаю потом. — Поехали. Сначала в магазин. Что будем пить?
— Я — то же, что и ты.
Живем по-русски:
— Водку.
— Принимается.
— Мне еще на почту надо заглянуть, — предупредила я, выруливая на проспект.
— А это-то зачем?
— Так надо. После объясню.
— Лады.
Сестра была на удивление покладиста. Досталась ей. Не меньше моего — по-своему, разумеется, но всё-таки…
Что до почты, то я поясню. Помните, вчера в кафе сестренка говорила, что тетя Лиза мне просила передать, чтобы я взяла ее корреспонденцию? Нюанс тут в том, что случаев, когда она меня о чем-либо просила через Леру, раньше не было. Значит, там, на почте, нечто очень важное.
Предположим, это документы — да, те самые. А почему бы нет? Во-первых, почта — это способ «спрятать» их достаточно надежно, а во-вторых, не слишком далеко. Полагаете, замысловато? не уверена.
Предположим, Нарчакова опасалась за себя, чувствуя, что приближается развязка. Допустим, тетя Лиза по каким-то непонятным мне пока соображениям хотела, чтобы эти документы в случае чего попали бы ко мне. Предположим, их соседка загодя отправила…
Бывает, что зеленое равно двенадцати часам, но дважды два по-прежнему четыре. Я, собственно, к чему: если в допусках своих я не была уверена, то в выводах почти не сомневалась. В особенности — получив на почте бандероль. Всё верно: отправитель — Нарчакова, адрес отправителя — домашний (то есть наш; теперь, бишь, только мой), адресат — а/я такой-то, та же Нарчакова.
А хорошо придумала…
(С Лерой она мало рисковала. Даже если бы сестра забыла передать слова Елизаветы Федоровны, рано или поздно бандероль вернулась бы на адрес отправителя. То есть всё равно попала бы ко мне.)
Догадливая я.
Сестра ждала меня в машине.
Она спросила только:
— Что-то важное?
— Надеюсь. Дома разберемся.
— Загадочная ты.
Я покачала головой:
— Не я.
До дома мы молчали.
«Копейку» я припарковала во дворе. Сюда же стоило бы перегнать «десятку» от парадного, но сил на это не было. Из меня как будто стержень вынули — всё, отстрелялась, сдохла доктор Кейн!
По лестнице я поднималась нога за ногу.
И уже почти что доплелась.
А на площадке между третьим и четвертым, нашим, этажом меня вдруг осенило: где ключи?! Ключи-то мне от дома не вернули! как же теперь…
Догадливая, м-мать!
Ей-же-ей — я чуть не разрыдалась.
— Сестренка, что с тобой?
И тут же голос сверху:
— Дайана Германовна, извините…
— Блин!
Кого еще убить?!
— Я от Юрия Сергеевича, в смысле — от Тесалова, — отрекомендовался дожидавшийся нас около квартиры очередной товарищ в штатском; паренек был вряд ли меня старше. — Дайана Германовна, вам просили передать — вот, ключи от дома и машины.
Очень вовремя.
— Спасибо.
Хм. А если обнаглеть?
— Послушайте, м-м…
— Сергей, — представился товарищ.
— Послушайте, Сережа, вас не затруднит отогнать мою машину от подъезда? Припаркуйте ее во дворе, рядом с бежевой «копейкой».
— Будет сделано.
— И на сигнализацию поставьте. А ключи…
— Так точно, занесу. Разрешите исполнять?
— Идите.
Он пошел.
Младшенькая на меня взглянула с присвистом:
— Ты у них там что — авторитет? Матой Хари на полставки числишься?
— В харю матом, — проворчала я. — Заткнись, а?
— Слушаюсь, товарищ… как тебя? Товарищ лейтенант?
— Старшо́й, — ворчнула я, возясь с ключами. — Не напрягай меня, сестренка. Проходи.
— Есть, ваше благородие!
— Урою!..
Дома было странно. Воображение, наверное, однако всё равно — каким-то не таким мне показался дом, неправильным, как будто не моим. Не знаю, как точнее выразить…
Проехали, не суть.
Дверь в комнату соседки была опечатана.
Мы прошли в мои апартаменты. Всё как будто находилось на своих местах. Если обыск у меня и делали, то действовали, очевидно, с аккуратностью.
Лера как-то основательно притихла.
— Что загрустила, младшенькая?
— Просто. Не сердись, не по себе немного.
— Не одной тебе. Не дрейфь, прорвемся.
— А куда мы денемся. Давай мы только твое зеркало завесим, хорошо? Я понимаю — суеверие, но всё-таки…
— Само собой.
Раздался звонок в дверь — Сергей принес ключи, засим откланялся.
Дверь я заперла на все замки.
Приведя себя в порядок и переодевшись, я порядочно воспряла духом. Лерка вроде тоже. Телефон мы тупо отключили, водка и закуски были на столе. Еще одна бутылка остывала в холодильнике.
— И чего мы ждем, как две кретинки с выставки? — бодренько поинтересовалась Лера. — Наливай, имеем право!
— Лево. Не гони. Сначала бандероль.
— Сдалась она тебе.
— Не только.
— Что?
— Не только мне сдалась.
Не смешно, но вновь я угадала.
В бандероли было: заверенная копия завещания Елизаветы Федоровны, компакт-диск в коробочке из пластика и несколько убористо исписанных листов бумаги. Первым делом мы с сестренкой занялись бумагами, с диском я решила разобраться позже.
Завещание меня не слишком удивило. Тетя Лиза всё без исключения оставляла мне. Похоже, в том числе свои проблемы.
Что до других бумаг, то их можно было разделить на две неравных части.
Первый, на одну страничку, документ, представлял собой сухой отчет «старухи на проценте». Складывалось впечатление, что ее «отчет» написан был не столько для меня, сколько для, так скажем, компетентных органов.
Нарчакова просто констатировала, что начиная с августа двухтысячного года она неоднократно выступала в роли подставной фигуры при оформлении сделок, связанных с недвижимостью. Далее по датам приводились имена-фамилии владельцев этого жилья, более того, почти по всем позициям указывались имена-фамилии людей, получивших в результате данной махинации право на квартиры. Адреса нотариатов и фамилии нотариусов были в каждом случае свои.
В общей сложности в «отчете» Нарчаковой значились двенадцать адресов. Ниже Нарчакова сообщала, что за каждую такую сделку она получала сумму в пятьсот долларов[26]. Все расчеты вел с ней некто Стас…
Ничего принципиально нового отсюда я не почерпнула. До фактов я сама, положим, докопалась. Но — мотивация? Зачем ей это было нужно? Как она могла?!
Вторым было письмо, предназначавшееся мне. Оно было весьма объемным и местами очень личным. Я себе позволю его несколько подредактировать.
Письмо не всё, но многое расставило по своим местам.
Начиналось оно так:
«Дорогая Яночка! Если ты читаешь эти строки, значит, меня больше нет в живых. Моя смерть была насильственной, не так ли? Не особенно
