Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никогда не понимал этой увлечённой погони за богатыми и знаменитыми. Мне нравился Аль Пачино и, может, я был бы не против пропустить с ним по стаканчику виски, но встречать начало нового года больше хотел бы в копании семьи, а не малознакомого актёра, который забудет меня, как только я отойду от столика.
Но я впервые что-то пообещал женщине и хотел во что бы то ни стало выполнить своё обещание. Заказать столик в «Каса Вега» по разбойничьей цене, которая к тридцать первому декабря взлетала до небес? Пожалуйста. Пригласить парочку незнакомцев, ведь вместе веселее выпивать под бой курантов? Как пожелаешь. Пить мексиканские коктейли с непроизносимыми названиями и улыбаться несмешным шуткам её творческих приятелей? Постараюсь, как смогу.
А мог потратить деньги на билеты и давно приземлиться в Берлингтоне. Сидеть в кругу семьи и пить наш любимый с отцом виски. Во всё горло смеяться с Люка и поддразнивать Эмму. Но я сам толкнул её в руки этого миллионера, а теперь толкал себя в руки Сид. Так было правильнее. Уильям Максвелл нравился Эмме, а она нравилась ему. В этой двусторонности не было третьей стороны – меня.
Все говорят: если любишь кого-то, сделаешь всё возможное, лишь бы этот человек был счастлив. Почему же меня тогда так рвёт на части от злости, печали и боли? Меня обманули самым наглым образом.
Если бы только я разобрался в чувствах раньше, пока Эмму ещё не унесло ураганом по имени Уильям Максвелл. Так я и сидел в скользкой коже бордового дивана, выдавливал слащавые улыбки полузнакомцам, а сам вёл душещипательные монологи с самим собой. Вот только в таком гвалте мои мысли теряли всякое звучание.
– Что-то ты притих. – Вклинилась в мои беседы с самим собой Сид, кладя руку на колено.
– Всё в порядке. – Соврал я, но ложь женщинам всегда давалась мне легко.
Больше всего на свете мне хотелось позвонить Эмме из её квартиры и проговорить несколько часов, пока сон не украдёт её внимание. А ещё лучше плюхнуться на диван в моей гостиной и эти несколько часов смотреть в её зелёные глаза, погружаться в эти болота по самую макушку. Но за всю прошлую неделю мы общались всего раз, когда Эмма позвонила и во всех красках расписала, какого замечательного мужчину заполучила.
– Он купил мои картины, Джейсон! Ты можешь поверить?
Конечно, я не мог. Ведь сам купил её картины в тот вечер после корпоратива. Упаковал в коробищу и подписал глупостями, которые бы подняли Эмме настроение.
С тех пор она исчезла с экрана моего мобильника и из моей жизни. Будто мы и не встречались вовсе. Будто не обменивались домами и не делились самым сокровенным. Словно я влюбился в фантом, навязчивую идею, свою фантазию. Только от Вики и мамы я знал, что она полностью поглощена картинами и своим миллионером. Он услышал меня и сдерживал данное слово.
– Тебя это не беспокоит? – Расспрашивала сестра с осторожностью газели в саванне, кишащей крокодилами и львами. И почему женщины всегда всё знают?
В мою ответную ложь ни один из нас не поверил.
Сквозь шум ликующей толпы, захмелевшей от ожидания последнего отсчёта этого года, раздались жужжания телефона. Я дёрнулся к карману, но понял, что звонят не мне. Сид выставила пальчик перед приятелями, выпрашивая минутку, чтобы ответить на звонок.
– Это Эмма! – Радостно пропела Сид, и я потерял связь с реальностью. – Привет, дорогая!
Я вгрызался глазами в губы Сид, впитывая каждое слово. Пытался вслушаться в звуки из динамика, но за всеобщим бедствием голосов не слышал ни звука.
– В Париже! Ничего себе!
Значит, Максвелл повёз Эмму праздновать Новый год в Париж. Она никогда не бывала в Европе, хотя всегда мечтала, но я не мог сполна порадоваться за то, что она открывала новые границы с другим.
– Да, он здесь! – Сид с улыбкой повернулась ко мне. – Не берёт трубку? Наверное, просто не слышит. Здесь так шумно, что приходится кричать.
Я слышал каждый звонок, видел каждое высвеченное оповещение о входящем вызове от Эммы, но притворялся глухим, чтобы не притворяться безразличным. Знал, что держу её в неведении, возможно даже обижаю. Но если бы ответил, то поддался бы одержимости. Уже не смог бы сказать «прощай» и отпустить её к другому мужчине. А она была счастлива. Я надеялся, что была.
– Сейчас дам ему трубку! – Выкрикнула Сид в мобильник и протянула его мне. – Эмма хочет сказать тебе пару слов.
Я бы так же разволновался, если бы она подсунула мне кобру с полной пастью яда.
– Чего ты застыл? – Засмеялась Сид. – Бери же!
Выбора не оставалось. Я взял змею за шею и приготовился к отравлению самым опасным и сильнодействующим ядом. Любовью женщины, которая любила другого.
– Эмма! – Бездарная иммитация радости. – Привет!
– Джейсон! – Её радость звучала как раз-таки искренне, или из Эммы Джеймс актриса получилась лучше, чем из меня. – Как я рада тебя слышать!
Тридцать один год прожит не зря, если ты слышишь подобное в свой адрес. Мне пришлось зажимать правое ухо пальцем, чтобы ни упустить ни звука, но веселье «Каса Вега» прорывалось сквозь преграду барабанным боем.
– Что? Я тебя не слышу! Погоди, я выйду туда, где потише.
Жестами я объяснил нелюбимой женщине, что собираюсь отлучиться, чтобы услышать голос любимой, но та лишь безразлично кивнула, больше занятая своими плоскоголовыми друзьями.
Прохладный воздух в холле ресторана обдал меня свежестью. Вот бы просидеть остаток ночи здесь и разговаривать с Эммой, как раньше. С Сид мы вели беседы, но совсем не такие. Чаще о бессмысленных вещах, реже – о смысле. Проводили весёлые и страстные часы после работы в её спальне, в квартиру Эммы я её ни разу не водил. Когда-то дал обещание, что не стану осквернять её дом чужими запахами и следами, и следовал своему обещанию, как данному обету следует монах. С Сид мы засыпали ещё до двенадцати, так что я стал высыпаться, но был наверняка первым человеком за всю историю вселенной, который скучал по бессоннице.
Рука затряслась, когда я снова поднёс телефон к уху.
– Ну вот, теперь можно поговорить.
– Звоню поздравить вас с Новым годом. – Послышалось на другом конце света. – Хотела дозвониться до того, как пробьёт полночь.
– И вас с Новым годом. – Фальшиво оступился я на помехе «вас».
– У нас девять