– Не все же одной Йоре страдать от наготы после оборачивания, – засмеялся мальчишка, когда Кайла накинула на него свою куртку.

– Как ты? – спросила Кайла Тиса, который с трудом поднимался на ноги.

– Нормально, – ответил он и посмотрел сначала на Сиону, а потом на Фаолу, которая снова стала сама собой. – Спасибо, Сиона. Спасибо, Фаола.

Хотя, что это значит, сама собой? Она такая, какая она есть. И Сиона. И Олк. И Мисарта. Или Фана. И сам Тис.

– Кажется, это начинает входить в привычку, – произнес, подходя к нему и подхватывая его на руки, Юайс. – Только не дергайся. Я отнесу тебя к Хиле. Хотя и считаю, что вопрос следует заострить. Осада крепости случится еще неизвестно когда, а лекарская по-прежнему находится на верхнем ярусе. Это очень неудобно! Так, Сиона? Кто-нибудь? Принесите его куртку и шапку. Продрог же мальчишка!

* * *

Тис сумел вырваться из заботливых рук Хилы только через пару часов. Или даже еще позже. Гантанас в лекарской так и не появился.

– Он сам стал заложником, – вздохнула Хила. – Теперь мы не скоро его увидим.

Тис кивнул и вышел на верхний уровень средней башни. Айран смотрел куда-то на юг или на юго-восток. Скрипя снегом, который продолжал кружиться в воздухе, придерживая перед собой забинтованные кисти рук, Тис подошел к воину.

– Что там?

– Да вон, – махнул рукой Айран. – Бегут четверо. Но далеко еще, не могу рассмотреть. Наверное, со стороны Белой Тени. Но почему пешком? Кто это?

– Джор, Гаота, Дина и Йора – ответил Тис.

– Мать твою, – удивился Айран. – Кажется, точно. Три девчонки и парень. Да у тебя зрение лучше, чем у меня!

Весна наступила внезапно. Еще вчера над Медвежьим урочищем кружила метель, заметая снегом и скотный двор, и домик старика Тида, который ежедневно после занятий упрямо отправлялся через четыре предела в привычное обиталище, и вот вам – на небосвод выкатило солнце и стало поблескивать и припекать. Сначала наст на заледеневших сугробах крепостного двора обратился в тонкие почти слюдяные пластинки, потом вокруг стволов молодых кедров в лесу Орианта образовались едва приметные ямки, а еще через неделю осели снежные валы по всей округе, а на первых проталинах расцвели снежные цветы.

Однако ни Гаоте, ни Йоре, ни Дине, да и никому из Стеблей было не до весны. У них начались итоговые испытания и зачеты. Ученики второго потока, которые все еще пребывали в упоении приютской вольностью и легкостью первого года обучения, посмеивались над озабоченными лицами старших и над нешуточным беспокойством в их глазах, а Дина терла виски и шипела, что пятнадцать учеников первого потока на восьмерых наставников, не считая занятых в обучении мастеров, – это слишком жестоко. Вот будут проходить испытания сразу с полсотни воспитанников, тогда хоть дыхание удастся перевести, а при пятнадцати учениках по-всякому на каждого приходится по половине наставника или по два ученика на испытателя. Ни отбежать в сторону, ни подсмотреть заготовленную подсказку, ни пожаловаться на плохое самочувствие – тут же отволокут к Хиле, исцелят и сразу же отправят обратно за ученический стол.

Гаота слушала подругу и то и дело посматривала на тюремную башню. Где пятнадцать учеников, там и шестнадцать. Но шел уже второй месяц, как самая младшая ученица из их потока – Йока – находилась под надзором в тюремной башне. Правда, как говорила та же Пайсина, с некоторыми уточнениями – и на тюрьму изнутри башня была непохожа, и в соседней с Йокой комнате жил безвылазно под тем же общим замком сам Гантанас, да и стражник Крэйн перестал выходить из этой башни даже затем, чтобы размяться на весеннем воздухе. Только Хиле было дозволено заглядывать в башню по несколько раз на дню – то отнести завтрак, обед или ужин, то какие-то снадобья для поддержания здоровья Гантанаса или Крэйна, то просто так, чтобы Йоке было не так одиноко без привычной приютской суеты.

Выходила из башни Хила всякий раз с таким лицом, как будто посетила мертвецкую. Подруги даже поначалу подкарауливали лекарку во дворе и засыпали вопросами – как там Йока, что она говорит и чем занимается, и Хила даже что-то пыталась рассказывать, мол Йока чувствует себя хорошо, но ничего не помнит о произошедшем, поэтому иногда плачет и сама расспрашивает, что случилось? Почему она представляет опасность для Приюта, почему ей нельзя выйти погулять и когда же все это закончится? Кроме этого Хила упоминала, что Йока продолжает учиться, потому что рядом с нею находится лучший из всех возможных наставников – сам Гантанас, и девочка даже сдает те же самые зачеты и проходит те же самые испытания, что проходят и остальные ученики, не исключая фехтования, хотя Крэйн вовсе не ровня таким мастерам, как Пайсина, Юайс, Домхан, Крайса или Фригра.

Но однажды Хила вдруг замолчала, оборвала свой рассказ на полуслове, окинула взглядом Гаоту, Дину и Йору и протянула им руку.

– Что это значит? – уставились девочки на руку немолодой женщины, которая повидала в своей жизни всякого.

– Ничего, – вздохнула Хила. – Просто рука. И у Йоки вашей тоже просто рука. Как у человека. И лицо, как у человека. И вообще она – по своей сути – маленькая девочка. Сколько ей?

– Так… – задумалась Дина. – Нам всем будет скоро по двенадцать, значит, летом ей стукнет одиннадцать.

– Дитя, – прошептала Хила, с трудом сдерживая слезы. – Маленькое несчастное дитя. И лапки у нее, как у… вашего Брайдика. Нежные, тонкие, почти прозрачные. Вот только внутри этих лапок – когти. Огромные. Куда там вашему Брайдику.

– Она разве имни? – поразилась Йора. – Она зверь, что ли?

– Нет, – прошептала Хила и, прежде чем уйти, добавила. – Она – боль. Может быть даже, слуга… Мне пришлось солгать ей. Сказать, что она больна. И может заразить других. Хотя, может, так оно и есть… Впрочем, ладно.

Хила махнула рукой и пошла прочь.

* * *

– Вот такие дела! – раздраженно запахнула курточку от сырого весеннего ветра Дина, потому что разговор этот был еще в самые первые дни весны. – И эту боль или слугу Гантанас собирается отправить к ее родителям.

– А что ты предлагаешь? – спросила Гаота. – Убить ее? Обрушить на нее тюремную башню? Столкнуть ее в Козлиную пропасть? Что?

– Не знаю, – процедила сквозь зубы Дина. – Но всякий раз думаю о том, скольких может убить она.

– А я ничего не знаю, что такое боль и почему Йока чья-то слуга, – вздохнула Йора. – Хотя мы с этой Йокой почти тезки. Может, не слуга, а служанка?

– Что делать-то будем? – спросила Дина.

– Не знаю, – ответила Гаота.

События развивались вовсе не так, как они предполагали. И в тот день, когда они бежали к Приюту, выбравшись по толстому стволу выращенной Джором тыквы из Козлиной пропасти. И в тот день, когда Хила назвала Йоку болью и каким-то слугой. И даже теперь, когда снег стремительно истаивал на взгорках, а трудности испытаний и сложности зачетов были таковыми, что всякое дополнительное беспокойство в голове просто не умещалось.