«Мы и так слишком продлили ее мучения, пора ее освободить».

В памяти воскресли даже не слова, а голос сестры, бесцветный и усталый.

Может, пора освободить ее?

Марья взглянула на нож в опущенной руке, на зазубрины на темном лезвии, и его очертания расплылись перед ней, словно на глаза слезы навернулись. Марья моргнула несколько раз, но нож продолжил двоиться, по его лезвию скользили отсветы костра… но не отражались в нем.

Словно нож был каменный.

Марья нахмурилась: откуда он у Финиста? Как он пронес его, ножны же были пусты? Но она не смогла сосредоточиться, перед глазами плыли алые круги, и среди них белели волосы сестры. Нет, не сестры, монстра. Теперь уже монстра.

Сглотнув, Марья медленно шагнула в зал, обошла костер. Когда огонь оказался за спиной, ей на мгновение показалось, что она ослепла, но тьма и полутени быстро сложились в объемные фигуры, очерченные алым контуром.

Плеск под ногой. Марья отдернула ногу, но поздно, Аня уже взвилась, оглядываясь, и неподвижное, перемазанное в крови лицо снова исказили ярость и голод. Марья отшатнулась – она уже видела такую жуткую маску на лице сестры, когда та и потребовала уехать прочь из дома.

Прочь от монстра.

Она рванулась вперед, и Марья едва успела выставить перед собой нож, другой рукой инстинктивно заслоняя голову. Она хотела зажмуриться, чтоб не видеть звериную маску голода на родном лице, но не смогла, смотрела и смотрела, словно от этого зависела ее жизнь.

«Со мной ничего не случится, – отчаянная, ядовитая мысль стучала в голове, но сердце все равно заходилось чечеткой от ужаса. – Со мной ничего не случится. Со мной ничего…»

Аня прижалась к ней, оттолкнув руку с ножом, жадно принюхалась. Марья застыла, щуря глаза и отворачивая лицо – изо рта Ани тянуло кровью и еще чем-то гадким и гнилым. Марья ждала, что сестра вгрызется ей в шею. Марья ждала, что она отшатнется и глаза ее станут черными. Марья ждала, что Финист сделает хоть что-то…

Она заметила его краем глаза, он замер вблизи от огня, и пламя бросало жуткие отсветы на его лицо, и оно казалось хищным, азартным и выжидающим. И куда более жутким, чем окровавленное лицо сестры с пустыми глазами.

Со сдавленным вздохом Аня отшатнулась от Марьи и снова дернулась, вскинула руки, заслоняясь от света. Марья сглотнула – Змея пришла сюда по своей воле, развела костер – или распорядилась его зажечь, чтоб пламя и свет не выпустили из-под земли ненасытившуюся тварь. А значит, это не Аня. Это просто не может быть Аня.

Марья попятилась к Финисту, не отводя настороженного взгляда от сестры, решительно сунула ему в руки нож. Сытая тварь слепо щурилась, но не нападала и к трапезе не возвращалась – следила.

– Неужели ты не хочешь положить конец ее мучениям, моя дорогая?

– Нет, – отчаянно выдохнула Марья. – Нет. Нет. Ее еще можно…

– Спасти? – Его голос стал жестче, слова хлестали наотмашь. – Это не замена сознания, сестрица, если ты еще не поняла, – потому что сознания там нет. Змея приходит в пустое тело и уходит, оставляя только оболочку. Голодную оболочку. Разве тебе самой не мерзко от этого?

Больше всего ей хотелось заткнуть уши и не слышать его. Больше всего ей хотелось, чтобы все это закончилось. А ему хотелось, чтоб она убила сестру.

Черта с два.

Монстр под ледяной коркой заворочался, и впервые Марья не захотела его одергивать, отгораживаться от него синеватой толщей льда.

– Она не тронула меня, – почти выкрикнула Марья, и голос задрожал от гнева и слез. – И я верну ее!

Финист с раздражением выдохнул сквозь зубы.

– Дура, – выплюнул он и шагнул к Ане. – Тогда я освобожу ее сам.

Матово блеснул занесенный нож, и Марья едва успела с гневным воплем повиснуть у него на руке. Финист чертыхнулся, грубо отпихнул ее, и она отлетела к стене, чуть ли не в сам костер. Он всего на мгновение отвел взгляд от твари, и та прыгнула, зубы – еще человеческие – вцепились в предплечье, но не смогли прокусить камзол.

Но он все равно был сильнее. Он успел ударить ее, хоть нож и чиркнул по ребрам, и тут же сам упал на камни. Растекся тошнотворно-сладкий запах яда, и даже вонь опаленной плоти за ним почти не чувствовалась: очертания ножа дрогнули и поплыли, и темный металл обернулся обсидианом, жадно поглощающим крохи света. Даже у костра Марья чувствовала жар, который источал нож. И это она держала в руках?!

Раненая тварь медленно поднялась, ее движения сделались плавными и текучими, и когда она открыла черные глаза, Марья не удивилась. Змея зажимала рану на боку, она дымилась и расползалась по телу, словно кислота разъедала плоть. Финист в ярости смотрел на нее снизу вверх, дергался, словно пытался скинуть невидимые путы и никак не мог подняться.

Змея взглянула на окровавленную ладонь, и кровь сменилась темной водой.

– И этим ты хотел меня убить? – Ее голос был так неестественно спокоен, что жуть накатывала. Она покачала головой, и рана на боку прекратила расползаться и гнить, и темная вода крупными каплями заструилась на пол. – Но разве ты забыл, что клык черной змеи отравляет и того, кто нанес удар?

Финист замер, опустил глаза на руки, и Марья удивленно взглянула на правую ладонь – боли не было, и маленькая ранка в окружении мелких пузырей ожогов казалась мороком или рисунком на коже. Только медленно расползалась по пальцам.

– Или ты не знал? И потому посмел рискнуть жизнью сестры?

Змея гневалась, и тысячи вторящих голосов звучали громче и громче, они бились о камни, порождая ужасное эхо. Марье хотелось только сжаться в клубочек и хоть как-то спрятаться. Финист же выдохнул с ненавистью:

– Думаешь, мне есть дело до ее жизни?

Впервые по лицу Змеи пробежала тень эмоций – не понять, гнев или усталость.

– Что ж, значит, и ей до твоей жизни дела не будет.

Она вскинула ладонь, и поток темной воды хлынул из пустоты, пламя с шипением погасло, и тьма милосердно скрыла каменный зал. Но Марья и так почувствовала, как что-то оборвалось в груди, словно ледяная игла пронзила сердце и оно застыло на один миг, а потом продолжило стучаться, но медленно и неуверенно.

Не выдержав, она вскочила и бросилась прочь, к лестнице и наверх, прочь, скорее прочь отсюда. Пока Змея про нее не вспомнила.

Почему она все еще жива? И что с Финистом – что бы ни было, и поделом ему, –