Вальтер Брентен получил письмо из лагеря военнопленных на Урале, недалеко от Свердловска. Письмо было от Герберта Хардекопфа; оно совершило длительное путешествие по России. Из центрального управления лагерей для военнопленных его направили в Политуправление Красной Армии, а оттуда уже переслали Вальтеру Брентену.

Герберт Хардекопф — военнопленный. Значит — бывший солдат гитлеровского вермахта. Вальтер подумал: «Если бы мама там, в Гамбурге, знала об этом!» Она особенно любила этого племянника — сына Людвига.

Внук старого Иоганна Хардекопфа, сын дяди Людвига, социал-демократа — военнопленный в Советском Союзе! Вот судьба!.. Вальтер прочел письмо, написанное неуклюжим ученическим почерком. Ему понравилось, что Герберт не жалуется, не просит помощи. Он писал, что прочел в газете для военнопленных статью Вальтера и надеется, что эти строки дойдут до него. По мере того как Вальтер читал письмо, он все больше и больше удивлялся. Герберт описывал свое бегство вместе с крестьянами, которых ему приказано было сторожить, — бегство к советским партизанам… Значит, внук Иоганна Хардекопфа не выдал палачу невинных заложников, а перешел с ними на сторону социализма, спас их и себя… Замечательно! От сына Людвига Хардекопфа Вальтер этого не ожидал.

Вальтер продолжал читать:

«Меня приняли как блудного сына в эту великую семью патриотов своей родины. С большим рвением учусь я русскому языку, да и политических знаний приобрел здесь немало. Понял многое из того, что прежде было мне неясно. Удивительно, поистине удивительно, как хорошо эти простые деревенские люди разбираются в событиях, происходящих в их стране и во всем мире. Как ни опасны, как ни тяжелы были дни, прожитые в лесу у партизан, я ни на что не променял бы их; это было хорошее время, — время, возвышающее душу. Отсюда меня вместе с ранеными партизанами перевезли в Москву, а из Москвы — в здешний лагерь для военнопленных. Вскоре меня отправят в антифашистскую школу — это обещал мне наш майор. Может быть, даже в Москву или под Москву».

В конце письма Герберт спрашивал, где теперь Виктор. Он был бы рад получить от Виктора несколько строк. Возможно, что они встретятся в Москве. Ведь Виктор, надо думать, там.

В Москве? Вальтер Брентен улыбнулся с чувством гордости. Виктор сейчас где-то на Днепре, он красноармеец, танкист. Письмо Герберта, думал Вальтер, прекрасный человеческий документ. Оно говорит о существовании другой, лучшей Германии, которую фашисты пытались потопить в крови и грязи; эта лучшая Германия была только оглушена, в один прекрасный день она поднимет голову.

Вальтер Брентен решил переслать письмо сыну. Пусть ответит Герберту и свяжется с ним. А сам он, не откладывая, напишет в Центральное управление лагерей для военнопленных и попросит возможно скорее послать Герберта Хардекопфа в антифашистскую школу.

III

Основанный летом 1943 года с разрешения советского правительства Национальный комитет «Свободной Германии», в который входили антифашисты из офицеров и солдат гитлеровского вермахта, а также немцы, изгнанные из своего отечества Гитлером, проводил широкую агитационно-пропагандистскую кампанию на фронте и в лагерях военнопленных. Отдельные офицеры и солдаты в качестве уполномоченных Национального комитета отправлялись на фронт. Были созданы антифашистские школы для военнопленных, где преподавали историю и философию. Сотни, а затем и тысячи молодых людей, выросших в фашистской Германии, знакомились с научным социализмом, с философией марксизма-ленинизма, а также с историей своего народа и других народов. В этих школах подвергали критическому анализу так называемое мировоззрение фашизма, расовую теорию и мораль «сверхчеловека», фашистский принцип «фюрерства» и империалистические притязания на мировое господство.

Вальтеру Брентену предстояло в зимнем семестре вести курс в одной из этих антифашистских школ. Он сидел в номере гостиницы и готовился к будущей работе, освежая свои знания по немецкой истории и марксизму-ленинизму, набрасывая конспекты отдельных лекций. Так Вальтер снова стал учащимся, ибо кто учит, сам учится. Работая, он невольно вспоминал о черных днях заключения в карцере, когда поддерживал в себе душевное равновесие самообразованием, хотя в его распоряжении не было никаких книг, никаких пособий. Он вспоминал лекции Эрнста Тельмана по истории Коммунистической партии Советского Союза, по диалектическому и историческому материализму и старался применить метод Тельмана: всегда связывать теоретические знания с текущими политическими задачами.

Однажды Вальтеру предложили прочесть в лагере для военнопленных генералов доклад о прусских военных реформах и прусско-германской освободительной войне 1813—1815 годов. О прусских реформах?.. Для генералов?.. Вальтер отнюдь не был в восторге от такого предложения. Хотя эти немецкие генералы проигрывали одну войну за другой, историю — и прежде всего историю Пруссии — они знали досконально. Если изложить им события тех лет в свете марксистского понимания истории, они, вероятно, набросятся на него, как коршуны.

В первую минуту он хотел наотрез отказаться. Но, подумав, решил, что небезынтересно выступить перед такой аудиторией, раз уж сами генералы пожелали послушать доклад на эту тему.

В следующие дни он сидел с утра до вечера в библиотеке имени Ленина, зарывшись в литературу об эпохе наполеоновских войн и о прусско-германской освободительной войне. Особенно внимательно занялся он авторами прусской военной реформы: Шарнгорстом, Гнейзенау, Клаузевицем, Бойеном. Не забыл он и буржуазной революции во Франции, эпоху якобинской диктатуры и создание революционной армии под руководством Карно — ее влияние на авторов прусских военных реформ было велико, хотя попытки осуществить эти реформы вследствие упорного сопротивления прусской реакции, вследствие отсталости и бессилия германской буржуазии вылились в жалкие, половинчатые мероприятия. Вальтер изучал письма Гнейзенау и Клаузевица, дневники и мемуары той эпохи.

Айна ходила на цыпочках, когда Вальтер сидел за письменным столом, составляя конспекты о Таурогенской конвенции и октябрьском эдикте 1807 года. Иногда она ворчала, что он совсем помешался и что гитлеровские генералы не стоят таких усилий, а иной раз подтрунивала над ним, утверждая, что сам он дотошный немец, педант, из тех, кто, зарывшись в книги и бумаги, забывает всех своих близких и любимых.

— Ну, будь же благоразумна, Айна! Представь себе аудиторию сплошь из генералов! Генералов, которые всю свою жизнь только и делали, что штудировали историю.

— Зря ты это себе внушил, — ответила Айна, и в голосе ее прозвучало безграничное презрение к этим генералам. — Штудировать — для них чуждое понятие, и занимались они совсем другим: делали людей несчастными. Не носись ты со своими генералами.

— …«своими генералами» — хорошо сказано, — рассмеялся Вальтер. — Ты что, хочешь, чтобы я оскандалился перед этими богами войны?

— Подумаешь! Я бы на них и не взглянула, а разговаривать с ними и подавно не стала. Попался бы ты им в плен, они повесили бы тебя на первом суку. А ты читаешь им лекции… Что же, по мне, читай на здоровье!