Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дело в том, что вирлуши – как уже говорил достопочтенный энель Вирандо – уделяют огромное внимание своим ритуалам, – вкрадчиво продолжил Видруштий. – Многие из них могут показаться нам нелепыми и даже дикими, но мы должны помнить, что находимся в гостях, и если хотим общаться с ними, то просто говорить на языке хозяина – мало. Лишь объединившись с вирлушами в мистерии их самобытного духа, мы можем получить шанс на благосклонное отношение к сути ваших предложений.
Из уст пройдохи капоштийца такая заумная речь звучала слегка странно, и Уни подумал, что в очередной раз прокололся и не соотнес аргументы с личностью того, кто их использует.
– Делать-то что? – мрачно среагировал на этот поток слов Стифрано.
– Вам необходимо исполнить перед вирлушем ритуал «Почтительного представления», – перешел наконец к самому главному Видруштий. – А то может статься так, что он вообще не поймет, кто вы и кого на самом деле представляете!
– Я почему-то не удивлен! – злобно прошипел Гроки и покосился в сторону Уни.
– О нет, ваш переводчик все сказал правильно! – пришел Видруштий на помощь компаньону. – Просто тут необходим живой опыт общения с вирлушами, который я с радостью предоставлю в ваше распоряжение!
– А в чем состоит суть этого ритуала? – вежливо поинтересовался посол.
– О, я скажу, – улыбнулся Видруштий. – Всем вам необходимо спеть гимн Солнцу, прославляющий Небесное светило и наместника его – императора. Разумеется, это должно быть на максимально высоком музыкальном уровне. Вирлуши, знаете ли, очень ценят прекрасное…
– Просто спеть? – прищурился второй посол. Его голос был абсолютно спокойным, и это внушало реальные опасения. – А, там, сплясать вприсядку, как торгендамские варвары, или на руках пройтись не надо?
Уни представил себе Богемо, с уханьем выдающего коленца, и чуть было все не испортил глупым детским смехом.
Видруштий широко раскрыл глаза и попытался собраться с мыслями, однако Санери неожиданно пришел ему на помощь:
– Остыньте, энель Стифрано. И поверьте моему опыту, это не самый унизительный из тех странных ритуалов, в которых приходится участвовать послам императора в заморских землях. Мда… – он вспомнил аринцилов и поморщился. – Тем более что положение нашей миссии сейчас, надо признать, не самое блестящее. Не говоря уже о сохранении лица перед… – и он умолк, вспомнив о присутствии Видруштия. – Тут вопрос о престиже империи, и никак иначе. А на этом фоне наши маленькие жертвы, уверен, получат самую высокую оценку Ясновеликого владыки!
– Энель посол, – смутившись, напомнил о себе Богемо. – Боюсь, что пение никогда не было… среди моих сильных сторон… ну, вы понимаете…
– Это ничего! – элегантно подул на холеные ногти Санери. – Уверен, что энель Нафази даст нам всем пару уроков.
Жрец сохранял внешне самое благостное спокойствие, но в душе весь сиял. Именем Лучезарного владыки войдут они в пределы этой чужой земли – не это ли высший знак его могущества? Он был действительно искренне счастлив.
Члены посольства снова стояли в линию перед такой знакомой, но пока что непреодолимой занавесью. Нимер Такатин, судя по всему, был уже там. Видруштий вызвал его по своим старым каналам для обсуждения подробностей предстоящей сделки, и Уни молился сейчас только об одном: чтобы он сходу не покинул помещение, вновь увидев перед собой имперцев. Впрочем, степень прозрачности отделявшей их от вирилана ткани существенно повышала посольские шансы.
Как и договаривались, Видруштий начал сам. Все остальные спокойно ждали, пока он обменивался с вириланом традиционными приветствиями, постепенно переходя к сути дела.
– Достопочтимый посланник великой земли! Позволь предложить твоему сиятельному вниманию превосходный товар, что непременно найдет самый живой отклик в сердцах твоих уважаемых соотечественников! Уверен, что их великолепный, утонченный вкус в полной мере усладит этот восхитительный плод скромных трудов моих!
Его вириланский звучал чудовищно, но при этом на редкость возвышенно и учтиво.
«Ну, про свои труды ты, конечно, загнул!» – куснул губу Уни, но решил не обращать на это особого внимания.
– Забота твоя, в товаре воплощенная, честью является для моего народа, – именно так, поднапрягшись, криво перевел Уни для себя последовавший ответ Такатина.
Далее последовал более конкретный запрос:
– Что за место приведет к встрече и познанию единения в товаре нас?
Видруштий подбоченился и глубоко вдохнул. Наступал самый ответственный момент переговоров. То, ради чего все, собственно, и затевалось. Украдкой он бросил взгляд на Уни. Тот легонько, но строго кивнул головой. И капоштиец, наконец, решился:
– Это… произведение искусства. Прекраснейшая песня, способная усладить слух и заставить душу радоваться. И самое главное, – поспешил он добавить особо оговоренную с Уни фразу, – сделать так, чтобы каждый смог пребывать в гармонии на собственном месте!
По другую сторону занавеса не раздавалось ни звука. Видруштий рассеянно вращал глазами, не зная, что делать. И тогда Уни решил взять дело в свои руки.
– Энель посол, пора! – прошептал он.
– Что? Ага… – быстро пришел в себя Санери, выходя из-под гипноза вириланской речи. – Почтенные энели, начали!
Это было удивительное зрелище. Обыденное, потому что гимн Солнца исполняли на всех официальных церемониях империи, так что его слова знал каждый чиновник. Это и подтолкнуло Уни остановить свой выбор именно на данной песне. И необычное, ибо исполнение его здесь, на задворках мира, перед единственным зрителем, скрытым за полупрозрачной материей, выглядело со стороны неуместным, абсурдным и нелепым. Впрочем, члены посольства сейчас думали совсем о другом. Они изо всех сил старались с честью выполнить возложенную на них ответственную задачу, невзирая на отсутствие слуха и борясь с естественной в таких ситуациях скованностью. Получалось весьма своеобразно.
Бесспорным лидером, разумеется, был энель Нафази. Для Солнечного жреца гимн Ясновеликого владыки по легкости исполнения был чем-то сродни песенке, которой погонщик мулов подбадривает себя в ходе рабочего дня. Приятный бас священника, словно поводырь, вел посольство по самому краю обрыва, не давая менее музыкальным коллегам оступиться и упасть в пропасть.
Достопочтимый энель Санери пел весьма неплохо, то есть – никак. В том смысле, что его голос ничем не выделялся, однако усиливал общий шум, за которым скрывались голоса менее искушенных исполнителей. В частности, энеля Богемо, который отчаянно фальшивил, совестливо замолкал, но потом снова включался в общее действо – как правило, невпопад.
Второй посол пел с отрешенным видом человека, по принуждению занимающегося дурацкой работой. Впрочем, его сильный баритон и – неожиданно – почти абсолютный музыкальный слух полностью компенсировали непрезентабельный визуальный эффект. Также особенно хорошо смотрелся энель Аслепи, монотонно покачивающий узкой головой в стороны и полирующий глазами потолок.