Камчатку (1733–1743)[1524]. В прошлом практика раздачи подарков коренным жителям, вступившим в российское подданство и готовых платить ясак, очень хорошо зарекомендовала себя как в Сибири, так и на Камчатке, подчеркивала императрица. Алые сукна, ножи, иглы для шитья и вязания, а также изделия из листового металла следовало предложить людям на новых островах и на материке, чтобы «приласкать» их[1525]. Тот же способ привлечения новых подданных на Северо-Тихоокеанских островах упоминал капитан А. И. Чириков в письмах Адмиралтейств-коллегии в 1747 году. «Недорогие гостинцы», такие как «железные котлы, корольки и бисер», должны были привлечь туземцев[1526]. В 1762 году казаки докладывали, что с помощью подарков им удалось добиться столь «дружеского обхождения» с местными жителями на Алеутских островах, что последние уже были готовы платить ясак[1527].

Екатерина II также поручила капитан-лейтенанту И. Биллингсу в ходе его экспедиции на восток и в Северо-Тихоокеанский регион (1785–1794) с помощью подарков и медалей привлечь новых подданных и тем самым создать положительное отношение коренных жителей к русским. Медали должны были висеть у них на шее «в знак всегдашней к ним дружбы россиян»[1528]. Так же, считала Екатерина, можно было бы воздвигнуть на их земле каменные колонны с символикой оружия и выгравированными буквами для демонстрации «добровольного подчинения российскому господству» во время «славного царствования Екатерины II Великой». Между подаренными медалями и каменными колоннами можно провести аналогию — и то и другое являлось символом дружбы, который необходимо было беречь и хранить. «Как только вы добьетесь того, что они захотят, чтобы вы посетили их снова, вы заложите почву для взыскания ясака. Заставьте их стремиться к торговле!»[1529]

Рис. 39. Торговля между чукчами и экипажем чужеземного корабля: обмен ружей и алкоголя на оленей. На заднем плане: лодки для ловли моржей, подвешенная к шесту из китовых ребер

Смешение уплаты ясака как символа вступления в подданство с торговлей и обменом подарками было намеренным. Неудивительно, что большинство местных жителей полагали, что меха, моржовые клыки и прочие дары были всего лишь товарами, а следовательно, их обменивали на подарки другой стороны. Большинство были далеки от понимания того, что как новые подданные они платили дань[1530].

Иначе сложилась ситуация у многих коренных жителей Камчатки, Алеутских и других Северо-Тихоокеанских островов. Здесь завоеватели в последней трети XVIII века не оставляли сомнений в своих намерениях и нередко применяли физическое насилие, чтобы покорить и привязать к себе местных жителей. Хотя россияне также предоставляли им недорогие товары — бисер, козью шерсть и маленькие медные чайники — и пытались таким образом обязать местных жителей всю зиму кормить их рыбой и съедобными кореньями, но в то же время у населения отнимали детей (в зависимости от реакции в том числе насильно), чтобы в среднесрочной и долгосрочной перспективе через давление с помощью заложничества (аманатство) обеспечить российскую сторону продовольствием[1531].

Рис. 40. Медаль, выпущенная в честь коронации императрицы Екатерины II. 1762

Попытка все более целенаправленно использовать подарки для контроля поведения вновь приобретенных подданных была предпринята и в отношении степных народов на юго-востоке. Учитывая обширность степи и тем самым огромное пространство для отступления, имевшееся у кочевников, и ограниченные возможности царской стороны для наказания их за «непослушание», трудно переоценить значение постоянно предоставляемых жалований, награждений, поминок, подарков. Присвоение тарханского титула также обладало значительным потенциалом для установления связи между представителями коренных народов и российского правительства.

Наделение тарханским достоинством косвенно также являлось материальным даром. Вопрос о том, было ли слово тархан перенесено в Российскую империю из османского или из монгольского контекста, пока можно оставить открытым[1532]. Так или иначе, речь шла о титуле, знакомом степным народам со Средневековья и обозначавшем привилегированный и освобождающий от податей статус[1533]. При царской власти, в XVII и XVIII веках, сановники, наделенные достоинством тархана, были схожи положением с русским дворянством, освобождались от платы ясака и всех податей, но, в отличие от дворян, принадлежавших к христианской конфессии, не имели права ни владеть землей (вне своего клана), ни держать крепостных[1534]. Поэтому возведение в статус тархана хотя и являлось одним из имперских способов предоставления привилегий, но не приводило к слиянию элит коренных народностей с российским дворянством, как это практиковалось царским правительством на западе в отношении высшего класса Гетманщины, Смоленска, остзейских губерний и татарских мирз Поволжья.

В принципе метод XVIII века, который заключался в использовании присуждения титула тархана для лоялизации местных элит, продолжал прежнюю практику. Однако в результате перемен, начавшихся при Петре I, в последующие десятилетия метод обрел новое качество. Теперь речь шла не просто об укреплении лояльности. Цель состояла в том, чтобы привлекательностью титула тархана обязать местные элиты принимать непосредственное участие в российской имперской экспансии, сберегая тем самым силы метрополии и ослабляя силы коренных этнических групп на периферии.

На практике это выглядело следующим образом. Иван Кирилов получил от Анны Иоанновны неограниченную поддержку в реализации своих идей от 1734 года о расширении российской державы на юго-восток путем основания на окраине степи нового города, что открывало путь к дальнейшей экспансии. Эта поддержка распространялась и на план по использованию для строительства нового города, впоследствии Оренбурга, местных «чужих» этнических групп, для чего в качестве стимула им предполагалось присвоить тарханское достоинство. Никто не будет их оплакивать, писал Кирилов, если некоторые из них будут там убиты. Таким образом, очевидна выгода, которую можно извлечь, не опасаясь потери собственных людей[1535]. И даже более того: не только убитые башкиры не вернутся домой, но и то, что они будут трудиться в Оренбурге, приведет к тому, что женщины перестанут рожать детей. Оба эти фактора будут способствовать сокращению численности мусульман («ко умалению сих махометан»)[1536]. Этот план предусматривал (что редко случалось прежде) инструментализацию и эксплуатацию нерусской рабочей силы в интересах «российской» стороны и тем самым четко разграничивал «своих» и «чужих» подданных. В конце 1734 года Кирилов отправился в башкирские земли и с беспрецедентной щедростью пожаловал желанный тарханский титул «татарам», мещерякам и прежде всего сотням башкир[1537].

Однако Кирилов не учел в своих расчетах башкир. Его планы, получившие огласку, и начало его экспедиции в 1735 году привели к крупнейшему в XVIII веке башкирскому восстанию. Оно продлилось пять лет. Из 773 башкирских тарханов, которых ожидал Кирилов и которые должны были воздвигнуть Оренбург для него и для российской державы, явились только 100