Паулет также претерпевал страдания, так как ненавистным ему обязанностям тюремщика, казалось, не будет конца. Очевидный конец — смерть Марии — выглядел столь же далеким, как и раньше. В своих письмах Паулет находил эвфемизмы для желанного события: «Жертвоприношение правосудия, совершенное в отношении этой леди, моей подопечной, корня и источника всех моих бедствий». Существовала также ужасающая, не отступающая возможность того, что Марию пощадят и она переживет Елизавету. Тем не менее следующий поступок Паулета стал одним из самых жестоких и мелочных.

Когда Бакхёрст покинул Фотерингей, доставив свои известия, к Марии пришли Паулет и Друри и объявили ей, что она опять должна убрать возвышение для трона и балдахин, на этот раз навсегда. Их объяснение было хладнокровным и садистским: «Вы — покойница, лишенная чести и достоинства королевы». Как мы уже видели, геральдические символы имели жизненно важное значение для Марии. На ее гербе присутствовали французские лилии, шотландский лев и три английских льва, и три этих символа достоинства охватывали собой ее прошлое королевы Шотландии, затем — Франции, а затем, по желанию ее свекра, и ее претензии на английский престол. В глазах Паулета она была вдовствующей королевой Франции и потому не имела значения для его англо-центричного сознания. Она отреклась от шотландского престола и не имела никаких прав на трон английский. Осужденная на смерть английским парламентом, она поэтому представляла собой незавершенное дело. Мария возразила Паулету, а ее слуги отказались убрать возвышение и балдахин, однако эта задача была быстро выполнена шестью или семью людьми Паулета. Затем Паулет сел в ее присутствии без разрешения — страшное оскорбление — и приказал убрать бильярдный стол Марии. Она ответила, что не использовала бильярдный стол с тех пор, как его привезли в Фотерингей, так как была занята другими делами. Затем она сказала Паулету, что чтение трудов по английской истории заставляет ее сравнить себя с Ричардом II, поскольку ее тоже лишили знаков королевского достоинства. Паулет не ответил ей, но вышел из комнаты, не дожидаясь разрешения удалиться.

Мария заменила балдахин из золотой парчи распятием и изображением Страстей Христовых, тем самым отказываясь от светской власти ради веры. Она также написала Елизавете, горько жалуясь на действия Паулета и выражая надежду, что эти распоряжения не исходили от самой королевы. Мария сообщила Елизавете и то, что с ней обращаются «недостойным принцессы и благородной женщины образом», и рассказала о нанесенных Паулетом оскорблениях ее достоинству.

К ее страданиям добавилась и ревматическая боль. 23 ноября Мария все-таки сумела написать четыре письма, одно из которых предназначалось ее послу во Франции. В послании она объявляла о своей вере: «Я желаю умереть в подчинении церкви, а не убивать кого-либо, чтобы осуществить свои права». Второе письмо было адресовано папе Сиксту V, и в нем выражалась надежда, что она умрет, успев исповедаться священнику. Исповедник Марии, или раздатчик милостыни, де Про, находился в Фотерингее, но, проявив ненужную жестокость, ему запретили посещать свою госпожу до самого кануна казни. Мария также просила папу уговорить Генриха III использовать ее приданое для выплаты жалованья ее слугам и для служения ежегодных поминальных месс. Неспособная отказаться от интриг и сплетен, Мария предупредила его святейшество, что сеньор де Сен-Жан был, как она подозревала, шпионом Бёрли. Третье письмо было для Мендосы: «Мне хватило смелости смиренно принять несправедливый приговор еретиков… Не противореча им, я приняла высокую честь, которую они мне оказали, признав меня ревнительницей католической веры, ради которой я публично отдаю свою жизнь». Она продолжала: «Обвинители сказали мне: что бы я ни говорила или ни делала, я умру не из-за моей религии, но потому, что замышляла убить их королеву». Далее она сообщала Мендосе о том, что ее балдахин с гербом убрали, а также о том, что «они теперь ведут работы в зале — полагаю, возводят эшафот, на котором мне предстоит сыграть последний акт трагедии». Наконец, она просила сообщить Филиппу II, что, если ее сын Яков останется протестантом, тогда ее права на английский престол перейдут испанскому королю. Мария послала ему алмаз, который некогда получила от Норфолка. Последнее письмо предназначалось герцогу де Гизу, которому она писала в сентябре, «опасаясь отравления или тайного убийства». Она повторила просьбу, уже высказанную папе, о выплате жалованья слугам, уплате долгов и организации ежегодных поминальных месс.

Может показаться, что это всего лишь деловые письма человека, приводящего в порядок свои дела перед смертью, однако они помогают объяснить изменение в поведении Марии в то время, переход от образа несчастной государыни к образу узницы — мученицы за веру. Снятие балдахина Паулетом и его замена изображением Страстей Христовых подчеркивали ее позицию невинной жертвы. Мария Стюарт готовилась сыграть свою последнюю роль — мученицы за католическую веру.

Четыре дня спустя, 27 ноября, Шатонефа послали к Елизавете убедить ее отменить приговор. 1 декабря к нему присоединился личный посланник Генриха III Помпон де Бельевр. Через шесть дней им обоим дали аудиенцию в Ричмонде. Они заявили о неприкосновенности Марии как независимой правительницы, напомнили о священных правах гостеприимства и указали, что Елизавета приобретет врагов в лице «католических государей», если казнь все-таки состоится. Завершили они речь, заверяя Елизавету в вечной благодарности Франции, если она проявит милосердие.

Елизавета по большей части игнорировала их доводы, сказав лишь, что нынешняя ситуация беспрецедентна и ничто из сказанного ими не заставит ее передумать, а затем добавила: «Я молю Бога о том, чтобы Он уберег меня и дал мне власть охранить покой моего народа». Она закончила словами о том, что невозможно сохранить ее собственную жизнь и одновременно — жизнь той, другой, королевы.

10 декабря Елизавета сделала еще один маленький неверный шажок к утверждению смертного приговора, сказав Паулету, что парламент вынудил ее «вопреки ее естественной склонности… согласиться на это». Мария должна была оставаться в Фотерингее на попечении Паулета, но поступала в распоряжение шерифа Ноттингемского, который обязан был «без промедления казнить ее», очевидно после получения соответствующего приказа. Позднее в том же месяце Бёрли составил для себя еще один меморандум: «Королева Шотландии настолько больна, что может прожить всего несколько лет или даже дней, поэтому ее надо не опасаться, а жалеть». Однако он не сделал ничего, чтобы остановить набравший обороты маховик закона.

Паулет дал Марии понять, что распоряжение снять балдахин с гербом исходило от Тайного совета, а не лично от Елизаветы, и 19 декабря, после его протестов и мелких препятствий, Марии наконец позволили написать Елизавете. Пришедшая в ярость от поведения Паулета, Мария показала ему незапечатанное письмо, затем, насмехаясь над ним, потерла его о щеку, показывая, что оно не отравлено, потом завернула его в белый шелк и запечатала испанским воском. После этого она отдала письмо Паулету для дальнейшей передачи.

Мария сообщила своей кузине: Иисус Христос наделил ее способностью «выносить несправедливые измышления, обвинения и приговоры (тех, кто не имеет надо мной власти) с неизменной решимостью претерпеть смерть во имя апостольской римской католической церкви». Затем она попросила похоронить ее вместе «с королевами Франции, моими предшественницами, особенно рядом с покойной королевой, моей матерью» и надеялась, что ей «не отведут места рядом с вашими предками-королями». Она просила сделать казнь публичной, чтобы не распространялись слухи о самоубийстве. Мария вернула Елизавете алмаз, который та подарила ей по прибытии ее в Шотландию в 1561 году, и попросила отослать его в Шотландию сыну в качестве прощального дара. Она подписалась: «Ваша сестра и королева, несправедливо заключенная, Marie Royne[128]». До отречения ее подпись была проще — MARIE.