– В глазах Господа нашего ты даже не горсть праха, ты мельче пылинки. Но помни, что Отец наш небесный всеведущ и вездесущ, ему известны все твои прегрешения.

Каноник поманил к себе мальчика. Осмунд знал почему – ведь он согрешил.

Куда ни глянь, повсюду витала пыль: дрожащим маревом висела над громадой собора, лежала на грудах серого чилмаркского камня, на телегах и повозках, на досках и бревнах, на лесах и на помостах, на бухтах канатов и на кучах щебня, тонким слоем покрывала каждый клочок двухсот акров соборного подворья и строящиеся дома каноников с садами и огородами, выходившими к излучине Авона. Пыль сизой пленкой затягивала речную гладь, обволакивала длинные пряди водорослей на отмелях и дымным облаком окутывала горделивых лебедей у берегов, где зелень травы будто припорошило серым снегом. Пыль оседала на заливных лугах, что тянулись от Фишертона и Бемертона до самого Уилтона, покрывалом устилала недостроенные кварталы нового города у соборного подворья и колыхалась над темным опустевшим замком на холме. На взгорье южный ветер сдувал с овец меловые облачка, осыпал тускло сверкающей пылью синих бабочек на склонах. Пыль нового города долетала даже до обвалившегося круга громадных камней в восьми милях от Сарума.

Пыль собиралась на плечах хмурого каноника, покрывала Осмунда с головы до ног, липла к коже, мешала дышать.

– Город наш построен на твердыне, основа его нерушима, – сказал каноник.

И в самом деле, хотя город и окружали болота, место для строительства собора было выбрано мудро – под Мирифилдом залегал толстый слой гальки и кремнёвого гравия.

– Возблагодари Господа за то, что тебе повезло родиться в годы великих деяний во славу Божию, – заявил Осмунду седовласый священник, грозно блеснув темными глазами из-под кустистых бровей, и потребовал: – А теперь назови семь смертных грехов.

– Гнев, чревоугодие, зависть, уныние, сребролюбие, блуд и гордыня, – покорно пробормотал мальчик накрепко затверженный список пороков, отправлявших грешника прямо в ад.

– И в чем ты сегодня покаешься? – спросил Портеорс.

«Неужели каноник обо всем прознал?» – испуганно подумал Осмунд.

Все лето мальчик трудился на строительстве хитроумного изобретения Стивена Портеорса – водостоков, подобных которым не бы ло ни в одном городе. От реки к городу провели сеть каналов, а по самой середине улиц проложили каменные желоба шириной от двух до шести футов, через которые перекинули деревянные мостки.

– Мы приведем реку в город, – гордо заявлял Портеорс.

Каналы и водостоки значили для него больше, чем сами улицы.

Как-то раз он обнаружил изъян в уровне одной из улиц, бегущих с севера на юг, и заставил работников не только исправить ошибку, но и изменить планировку всей части города, так чтобы улицы шли по ровному грунту.

– Во всем нужна точность, – утверждал каноник, – иначе вода течь не будет.

Точность… Услышав любимое слово священника, рабочие приуныли – жители Сарума хорошо знали о пристрастии Портеорса и его брата к скрупулезности и тщательности. Спорить было бесполезно; пришлось прокладывать улицу заново и рыть новый канал.

Осмунд всей душой ненавидел это занятие.

Мальчика, как и его отца и деда, называли семейным прозвищем Масон, но ему редко доводилось работать с камнем, разве что иногда обтесывать плиты для проклятых водостоков. Осмунд мечтал стать настоящим каменщиком, как те, что работали на строительстве собора. По вечерам он украдкой пробирался на соборное подворье и с жадным любопытством наблюдал за мастерами, которые приехали сюда со всей Англии и даже из Европы. Простому серфу из Авонсфорда попасть в гильдию каменщиков было невозможно, ведь в ученики и подмастерья обычно брали сыновей или племянников самих мастеров.

Любовь к работе с камнем была у Осмунда в крови. Отец и дед его считались лучшими каменщиками в Авонсфорде, и мальчик дал себе клятву, что и сам он в один прекрасный день примет участие в строительстве собора.

Вот уже сто лет прошло с тех пор, как Годрика Боди вздернули на виселице под стенами замка на холме. Спустя несколько месяцев после казни незадачливого пастуха косоглазая Мэри родила сына, а сама умерла родами. Николас, дядя Годрика, взял младенца под свою опеку, так что внуков Годрика Боди тоже стали называть семейным прозвищем Масон. Лет через восемьдесят после смерти Годрика один из его потомков женился на девушке из рода Николаса, и дети его унаследовали приземистое телосложение, короткопалость и большеголовость семьи Масонов. Внешне Осмунд походил на Масонов, но в нем, как некогда в нескладном юном резчике, жила тайная любовь к прекрасному.

А сейчас его заставляли выполнять тяжелую, скучную работу.

Он посмотрел на тощего седого каноника и грустно признался:

– Я повинен в грехе уныния.

– Вот именно, – удовлетворенно кивнул Стивен. – Потому что тебе работа не нравится. Но Господь сотворил тебя не для наслаждения жизнью, а для служения. Только в служении Господу нашему ты обретешь небесную благодать.

Осмунд поник тяжелой головой – каноник был суров, но справедлив.

– Погоди! – настойчиво произнес Портеорс. – Ты забыл еще об одном грехе, сын мой.

«Откуда он знает?» – забеспокоился мальчик, не поднимая глаз.

– Покайся! – потребовал каноник.

Осмунд молчал.

– Что ж, я сам тебе скажу. Грех твой – сребролюбие, – прошипел Стивен Портеорс.

Мальчику платили пенни в день – нищенское жалованье.

– Тебя заманивают нечестивые обольстители, отвлекают от богоугодного дела, – укоризненно провозгласил Стивен.

Увы, каждое его слово было правдой. Все утро Осмунд ждал появления Годфруа и Шокли – они обещали нанять его на работу за полтора пенни в день; за год скопится приличная сумма. И почему каноник назвал их нечестивыми обольстителями? Они же добропорядочные христиане! Мальчик медленно поднял голову и исподлобья посмотрел на каноника.

– Ради низменной наживы, из любви к деньгам ты готов бросить важную работу. Помни, сребролюбие – смертный грех, – упрекнул его священник и неожиданно сменил гнев на милость: – Ты умеешь с камнем обращаться. А еще говорят, что ты хорошо по дереву режешь.

Осмунд кивнул. Он и впрямь украсил замысловатой резьбой входную дверь в особняк Годфруа; священник наверняка ее видел.

– А на строительстве собора потрудиться не желаешь? – спросил Стивен Портеорс.

Мальчик решил, что ослышался. Неужели его мечте суждено исполниться?

– За работу платят пенни с четвертью в день, – добавил каноник. – На большее не надейся. Вот завершим водостоки укладывать, в Михайлов день отправишься в собор. Согласен?

– Да, – выдохнул Осмунд, не веря своему счастью.

– Вот и славно. Только помни, – помедлив, добавил Стивен, – ежели наймешься к Шокли и его приятелям, в собор тебя не допустят. Никогда и ни за что.