Тогда Осберн, чувствуя, как его переполняют радость и восторг, взял лук со стрелами, и, шагая рядом с новым другом, направился через пустырь, гоня перед собой овец. По дороге незнакомец многое успел рассказать. Наконец он произнёс:

– Теперь, когда я знаю твоё имя, можно предположить, что тебе хотелось бы узнать и моё, а также, кто я. Правда, своё имя я всё же тебе не открою, ибо в вашем языке нет для него слова, но сейчас и при следующей встрече ты можешь называть меня Железноголовым. Знай также, что когда мы встретимся вновь, я буду одет по-другому. Думаю, ты узнаешь меня в том одеянии, но смотри не выкажи перед другими и знака того, что узнал меня. Что же до лука, то, мне кажется, ты не разболтаешь, от кого получил его. Посмотри, отсюда видно Ведермель. Доброго тебе пути, храбрый юноша, и не забывай моих слов.

На этом незнакомец развернулся и огромными шагами направился обратно, к пустырю. Отроку жаль было расставаться с ним, ибо он решил, что никогда раньше не встречал такого замечательного человека.

Ведермель встретил юношу новостями: дед нанял нового работника, которого тут же представили Осберну. И Осберн дружелюбно поприветствовал его. Это был высокий человек, мягкий на вид и мягкий в речах, светловолосый и голубоглазый. Он казался крепким мужем. Пришёл он в Ведермель тем самым утром. Хозяина не было дома, и мужчина попросил приюта у ведермельских женщин. Его хорошо приняли, усадили за стол. Гость рассказал, что зовут его Стефаном, что родился он вдали от городов, но ещё с юных лет поселился в Истчипинге, торговом городе, куда часто ездили жители округи. Рассказал о том, что вырос там и женился, но когда жена умерла, родив ребёнка, тоже не прожившего долго, он возненавидел это место и вернулся обратно, в долину Разлучающего потока.

И вот, когда хозяин вернулся, Стефан представился ему и сказал, что, по его разумению, сможет работать ничуть не хуже кого-либо другого, да и большой платы не потребует, лишь просит не скупиться на еду, ибо поесть он любит. Хозяину понравился работник, они сразу же договорились, и Стефан сел за второй ужин, и ел за обе щеки. Потому его сразу же прозвали Стефаном Едоком.

Хозяин увидел, что у Осберна появилось новое оружие, и спросил, откуда оно, и мальчик рассказал, что нашёл его далеко отсюда, на пустоши. Дед внимательно посмотрел на внука, но промолчал. На самом-то деле он не сомневался, что лук этот необычный и что внук опять встречался с кем-нибудь из гномьего рода или с какими другими странными существами. Но дед подумал, что Осберну необычайно везёт, а ещё, что теперь придётся добывать еду этому новому работнику-проглоту, и было бы неплохо, если бы внук мог время от времени подстрелить зверя или птицу. По виду дед решил, что лук будет верным оружием. Тут находку взял в руки Стефан, повертел, осмотрел и сказал:

– Это славная вещь, смастерившие её были умелыми оружейниками. Приятно посмотреть! Теперь, когда эта штука будет добывать к вечеру немного дичи, моя утроба не покажется хозяину ненасытной. К слову, хозяин, ты верно решишь, позволив твоему мальцу охотиться для всех нас. С таким луком, как этот, он будет попадать только туда, куда нужно.

Он кивнул и улыбнулся Осберну, и тот решил, что они с новым работником поладят.

Затем принесли ужин, и Стефан Едок расправился с ним так, словно не ел с самого восхода.

На следующий же день, когда Стефан готовился выгнать овец на холмы, он сказал Осберну:

– Пойдём со мной, молодой хозяин, ты покажешь мне путь. И захвати с собой лук и стрелы: посмотрим, сможешь ли ты подстрелить нам что-нибудь вкусненькое. На холмах можно добыть много перьев и меха.

И они пошли на холмы вместе. Временами отвлекаясь от овец, Осберн настрелял целую связку тетеревов и кроншнепов. Каждый раз он попадал в ту птицу, в какую метил, так что ни одна стрела, как и говорил незнакомец, не потерялась, ибо каждый раз оказывалась в подбитой добыче.

Хозяин был доволен, а Стефан облизывался, поглядывая на кладовую. На следующий день мальчик отпустил Стефана на холмы одного, а сам сел на коня и проскакал миль десять вдоль потока, вверх по течению, в сторону гор. Там он одной стрелой подстрелил самца оленя с десятью отростками на рогах. Положив зверя поперёк коня, он привёз его домой, на радость всем домашним. Хозяин теперь и не думал раскаиваться в своей сделке со Стефаном-едоком. Так продолжалось и дальше: каждые два или три дня Осберн выезжал в поле за добычей и редко когда возвращался с пустыми руками. В те же дни, которые проходили без охоты, Осберн делал, что хотел, и ходил, куда хотел. И он, по совету Железноголового, частенько бродил вдоль Разлучающего потока, но, как и раньше, поднимаясь вверх по течению, а не спускаясь вниз.

Стояла середина апреля. Хозяин снарядился ехать на собрание жителей округи в селение под названием Булмидс, где жившие в долине люди обычно встречались каждую весну, чтобы всем вместе выехать оттуда в город Истчипинг и продать там осенний настриг да прочий товар. Дед отправился без провожатых, рассчитав через одну ночь быть в Булмидсе, через две в Истчипинге, а на следующий после этого день опять в Булмидсе, вернувшись, таким образом, домой на пятые сутки. И когда он покинул дом, Стефан подошёл к Осберну со следующими словами:

– Молодой хозяин, я собираюсь сейчас пойти на холмы пасти овец, тебе же нет надобности сегодня сопровождать меня, да и охотиться не нужно – дома полно мяса. Ты свободен от работы, и, будь я на твоём месте, я бы пошёл из дому прямо к воде и посмотрел бы, не наткнусь ли на что-нибудь красивое или редкое. Но послушай моего совета, если ты встретишь что-нибудь подобное, тебе не нужно рассказывать об этом никому, даже и мне. И ещё было бы неплохо, если бы ты надел свой алый плащ.

Осберн поблагодарил его и, взяв свои лук со стрелами, вышел из дому. Дойдя до реки, он повернул на юг и медленно направился вдоль самой воды, приковывавшей взгляд. Юноша смотрел вниз, на тёмно-зелёные глубины и вытянутые вдоль течения бешеные водовороты*, чьи очертания были столь отчётливы, что казалось, будто они сделаны из стали. Вода бурлила и вздымалась, журчащие вихри внезапно меняли своё направление, и Осберн с трудом различал знакомый ему луг на противоположном берегу.

Наконец, когда он проделал так более двух миль от того места, где подошёл к воде, его глазам предстал длинный прямой плёс*. Осберн взглянул вниз по течению, и ему показалось, что река закончилась, на самом же деле в этом месте она, делая резкий поворот на восток, сужалась из-за выступающего на западном берегу острого мыса. Оттуда, где теперь стоял Осберн, был виден его длинный бок, перекрывавший, как казалось, во всю ширину быстрое течение Разлучающего потока. Но течение поворачивало прежде, чем его волны разбивались о скалы, и протискивалось через узкий проход. Там оно образовывало небывалых размеров суводь, или водоворот, пытаясь освободиться от хватки подводного подножия мыса, чтобы направиться на восток, где река стремительно и неизменно несла свои воды к морю. На торце же скалы мыса, над самой излучиной, в том месте, где вода поворачивала, находилась пещера в рост высокого человека и в четыре фута шириной. Под входом в неё, на отвесной скале, над ужасными водными вихрями нависал уступ. Шириной этот уступ был лишь с ярд или около того. Вода плескалась в десяти футах под ним, а до травы, покрывавшей вершину мыса, было футов сорок. Мыс этот становился тем выше, чем дальше он выдвигался в реку, а в наивысшей своей точке футов на двадцать поднимался над основанием, переходящим в зелёный луг. Между берегами, в самом узком и прямом месте реки, было около тридцати футов, зато восточный берег, не выступающий так сильно, как западный, а, скорее, наоборот, отходящий в сторону, поднимался отвесно над водой, хотя и не так высоко, как мыс. Казалось, будто кто-то насыпал холм поперёк Разлучающего потока, но река размыла его восточный склон, так как почва там была мягче. Так, по крайней мере, думали жители долины, ибо на обоих берегах место это прозвали Излучиной Расколотого холма.