Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осберн засмеялся:
– Развлекаешься беседой с другом, – сказал он.
– Нет, – возразила она, – я пасу овец.
И она, вытащив из-за пазухи дудочку, заиграла, и полилась очаровательная нежная мелодия, и так весело стало Осберну, что он начал приплясывать в такт и тут же услышал блеянье: со всех сторон к девушке бежали овцы. Она, вскочив, кинулась им навстречу, чтобы они не спихнули друг друга в воду, и плясала перед ними. Полы её синей одежды, единственной, что была на ней, вздымались, и мелькали нагие ступни и щиколотки, волосы развевались, да и сами овцы скакали и танцевали, словно по её просьбе. Мальчик же смотрел на них, заливисто смеясь, и думал о том, что это лучшее развлечение, какое ему только доводилось видеть. Утомившись, девушка вернулась на вершину мыса и села там, как прежде, отпустив овец бродить, где им вздумается.
И вот, усевшись, девочка вновь обратилась к нему:
– Милый юноша, это был первый дар, и разве не должна была я решить, что кто-то невидимый, услышав мои причитания, оставил для меня эту прекрасную вещицу, и что мне ещё было делать, как не попытать счастья вновь. И вот я во второй раз спустилась в пещеру и начала жаловаться, что мне нечем прикрыть себя и ни золота у меня нет, ни серебра, как у других дев, а я ведь и вправду видела на них золотые и серебряные украшения. На этот раз, закончив причитания и выйдя на уступ, я ступала осторожно, чтобы не спихнуть в воду какую-нибудь изящную вещь. И верно – там лежала вот эта милая вещица.
Договаривая, девочка достала из-за пазухи ожерелье из золота и драгоценных камней: в нём чередовались золото и изумруды, золото и сапфиры, золото и рубины. Сверкающее на солнце, ожерелье и впрямь показалось Осберну прекрасной вещицей. Впрочем, он не знал, что далеко не у всякой королевы найдётся подобное сокровище.
– Я не решилась показать ни его, ни дудочку своим тётушкам, да это и понятно, ведь они наверняка забрали бы их у меня и сильно отругали, ибо они часто недобрым словом поминали тех существ, что обитают на мысу, и то зло, что они приносят человеческому роду. Поэтому я играла на дудочке, когда никого не было рядом, и надевала прекрасное ожерелье не под крышей дома, а под открытым небом. Посмотри, юноша, ведь как это весело показаться тебе в таком украшении.
Она отогнула воротник на своей шее, белой, как снег под коровяком*, и надела ожерелье. Осберн подумал, что оно и в самом деле ей шло: девушка стала величественней и нарядней.
Затем она продолжила:
– Ещё один дар получила я от этого пещерного народа, если таковой, конечно, обитает в пещере. Как-то раз я заболела и едва могла держать голову от слабости и усталости, тогда я украдкой пробралась сюда и, забравшись внутрь, несмотря на все трудности и опасности, начала жаловаться на свою болезнь. Только я прекратила причитать, как поняла, что меня сильно клонит в сон. Я легла на пол пещеры и заснула, уже не чувствуя себя больной. Когда же я проснулась, как мне показалось, спустя три часа, со мной всё было в порядке, и я вновь забралась на вершину мыса, сильной и весёлой, совсем не устав от подъёма. С тех пор я поступала так каждый раз, когда чувствовала себя больной, и ни разу добрый народ не оставлял меня без помощи. А тебе случалось встречать подобных существ?
Осберн рассказал о своей давней встрече с гномом и высоко поднял полученный от него кинжал, лезвие которого теперь ярко сверкало на солнце. Он уже хотел было поведать девочке и о Железноголовом, но вспомнил, что вряд ли может считать себя вправе рассказывать о нём кому бы то ни было, а потому промолчал об этом, но сказал следующее:
– Мне кажется, милая дева, ты не так уж слаба и беззащитна, раз у тебя есть такие друзья. Но скажи мне, что ты делаешь, когда не пасёшь овец?
Она ответила:
– Я умею прясть и ткать, печь хлеб и взбивать масло, да ещё молоть муку на ручной мельнице, но это тяжёлая работа, и если бы меня не заставляли, я бы не стала ею заниматься. Да и вообще никакую работу по дому я бы не выполняла, а только пасла бы овец. Но скажи мне, что умеешь ты?
Он ответил:
– Думаю, так славно сгонять овец вместе, как это получается у тебя, я не умею, но прошлой осенью я научился убивать волков, которые хотели проредить моё стадо.
Девочка встала, словно пытаясь разглядеть своего нового знакомого получше, да так и смотрела на него, крепко обхватив себя руками, а он, сообразив, что она дивится его поступку, считает его геройским, весело произнёс:
– Не такое уж это и великое дело, как думают некоторые. Всё, что нужно, по большей части, – это твёрдое сердце да верный глаз. Так я и убил трёх волков.
– О! – воскликнула она. – Теперь я знаю, что ты и есть то прекрасное дитя, тот крепкий воин, о чудесных деяниях которого я уже слышала. А теперь ты так добр, что желаешь провести день, разговаривая с бедной слабой девочкой.
Он сказал:
– Я поступаю так по своему желанию, мне нравится глядеть на тебя и говорить с тобой, ибо на тебя и вправду приятно посмотреть, ты люба мне.
Тогда она спросила:
– А что ещё ты умеешь, победитель?
Он ответил:
– Недавно все решили, что я ловок в обращении с луком, ибо во что я мечу, туда и попадаю. А потому вряд ли когда останусь без обеда.
– Да, – сказала она, – это удивительно. Теперь, если ты встретишь волка, то застрелишь его издалека, чтобы он не смог приблизиться к тебе и укусить. Впрочем, ты сейчас неохотно рассказываешь о том, что умеешь, и мне приходится спрашивать тебя о каждой подробности. Расскажи мне ещё что-нибудь.
Он ответил:
– Дома считают, что я владею искусством скальда*, ведь я умею слагать стихи.
Девочка хлопнула в ладоши, воскликнув:
– Вот это и в самом деле замечательно, раз уж ты, кроме того, умеешь убивать волков. Но как приятно было бы мне, если бы ты сочинил стихи прямо сейчас. Ты можешь так?
– Я не знаю, могу ли, – со смехом ответил Осберн. – Но давай попробую.
И вот он сел и мысленно начал сочинять стихи, а девочка стояла, глядя на него через воду. Наконец, юноша встал и запел:
Здесь его песня прервалась, и наступило молчание. Они смотрели друг на друга через поток, и по щекам маленькой девочки текли слёзы. Она заговорила первой: