Самые сокровенные утолки доступны теперь чужому любопытному глазу. Ходят слухи, что и наши более секретные документы, перевезенные для сохранности в Хабаровск, давно находятся в «дружеских руках».

Заключительный аккорд осмотра – шествие по потерне (подземной галерее) длиной до полуверсты, под огромным слоем скалистого грунта – положительно страничка из Майн Рида.

Ступеньки покатого хода покрыты толстым слоем льда, катимся вниз «на сиденье», хватаясь за проложенные телефонные провода.

Лед все нарастает, ход суживается, впереди страшная узкая щель.

Большая неприятность – потухли факелы. Жуть, ледяная могила. Как-то проскочили страшную щель.

Я с облегчением вздохнул, с трудом выбравшись на воздух.

На обратном пути долго сидели в снегу, еле добрались до Второй речки (пригород Владивостока), где подкрепились бензином.

Следов японских укреплений не нашли, кроме небольших оборонительных окопов в местах стоянки их войск и в расположении постов и караулов. Обычные меры предосторожности.

Ни брать, ни оборонять крепости японцы, конечно, не собираются, им никакой нужды в этом нет.

Опыт Вердена совершенно достаточен для того, чтобы постичь истинную ценность Владивостока в его современном состоянии.

На Второй речке видел школьников из детской петроградской колонии. Многие сильно выросли, одеты бедно – в китайские кофты, все почему-то сильно кутаются. Здесь эпидемия тифа – медицинская помощь ничтожна291.

Владивосток. 16 февраля

День чудесный. Пошел побродить по так называемому семеновскому базару. Чем только здесь не торгуют! Среди разговоров неоднократно слышались неодобрительные отзывы об «убегающих» в Японию. Отношение масс к этим «побегам» определенно отрицательное.

За обедом в «Золотом Роге» мои случайные соседи удивлялись нарождающейся в массах дисциплине: «Посмотрите, в каком порядке стоят трамвайные хвосты, а ведь нет ни городовых, ни писаных строгостей. Поняли люди, что так лучше, и конец».

Я сам обращал на это внимание – явление отрадное.

Вечером заходил председатель правительства А.С. Медведев, он только что вернулся из Никольск-Уссурийска, нашел, что там положение в войсках лучше здешнего. А здесь, действительно, не все хорошо: всюду выборное начало, во главе некоторых полков солдаты… Последнее не так уж плохо, если выдвигаются толковые солдаты. Генералы не справляются с духом эпохи – ничего не поделаешь! Хуже, что вновь установленный институт политических «уполномоченных в войсках», видимо, не достигает цели – войска их плохо слушают. Кроме того, и выборные командиры, и политические уполномоченные с большим уклоном к демагогии и болтовне.

По мнению Доманевского, японцы не очень считаются с Краковецким и он потерял охоту к ним ездить. Вообще, Доманевский настроен мрачно, жалуется, что нет ни помощников, ни работников.

Боголюбов, вернее военный совет, беспокоится относительно прорвавшегося за Иркутск отряда генерала Войцеховского, просит меня протелеграфировать ему здешнюю обстановку и, таким образом, ослабить влияние на него Читы, то есть Семенова.

Владивосток. 18 февраля

Утром заходили Колокольников и Гребенщиков. Первый в смятении, злорадствует, что за три недели своего существования новая власть ничего не сделала в области финансово-экономической.

Я заметил: «У вас ведь было в распоряжении не три недели, а год, но как будто бы и вы сделали в этой области не больше».

«Да кто же знал, что Колчак только и мог слушать, когда курили фимиам его талантам и величию», – оправдывался Колокольников.

«Кто же виноват? Сами создали себе божество, оказавшееся негодным».

«Плохо дело, – продолжал Колокольников, – совсем разорен, а годы уже не те и энергии прежней нет. Говорят, большевики нисколько не переменились, в Томске назначили контрибуцию в 25 миллионов рублей, не внесли в срок – пятерых расстреляли, двое из моих друзей»292.

Так развенчиваются политические кумиры под ощущением личных неудач.

Гребенщиков рассказывал о начале дипломатических сношений: «Мы отнюдь ни у кого не просим признания, а ставим всех перед фактом существования нового правительства».

Позиция правильная, а главное – и единственно возможная, другого ничего не выдумаешь.

Владивосток. 19 февраля

Заходил Доманевский. Он, видимо, сильно утомляется: при неналаженной бестолковой работе приходится напрягать мозги и волю 13–15 часов в сутки. Для привыкшего к систематической работе ума это невыносимо. Доманевский жалуется: «Ясно вижу: часть офицеров определенно саботирует, часть перегружена работой, часть хочет работать, но не умеет».

В военном совете тоже пока еще сумбур, но там молодые силы, не отравленные известной системой, привкус власти делает для них и бестолковую суету, писание ненужных бумажек, и праздные разговоры достаточно занимательным и серьезным делом. Жизнь и опыт выправят недочеты. Через это проходит вся страна.

В районе Хабаровска не совсем гладко. Калмыков не только ускользнул из «железного кольца» партизан, но кому-то грозит еще «обходным маневром». Партизаны увлекаются внутренней склокой – не признают стянутые к Хабаровску регулярные войска.

Около Сучана – открытая вражда русских рабочих с японцами, схватки почти ежедневно.

У армии нет трехлинейных патронов.

Японцы несомненно что-то замышляют. Игнорируют Краковецкого, не отвечают на его запросы и требования.

В Харбине появился какой-то новый «Верховный правитель» – Тамбаир.

У Павловского познакомился с Моравским; кажется, один из министров бывшего на Дальнем Востоке «дерберовского правительства» (от Сибирской областной думы). Моравский явно в оппозиции к земскому правительству за его безудержный, по мнению Моравского, уклон к большевизму. Полагает, что японцы в скором времени выступят здесь активно.

Большевиков это, видимо, нисколько не смущает; они утешаются: «Заключим мир, ведь Брест показал, что мы не ошиблись».

Перекочевавший сюда Сибземгор (сибирский Союз земств и городов) проектирует «Зем-блин» (благо дни Масленицы!) в большом собрании общественных и политических деятелей. Намечается необходимость объединения.

Авксентьев и его друзья интересуются из-за границы составом земского правительства и его отношением к большевикам.

Владивосток. 20 февраля

Бродил по семеновскому базару, это – барометр жизни. Обилие рыбы, китайцев и японских мандарин.

Вечер провел в беседе с членами военного совета – новая серия: Сокович и Луцкий – оба военные, капитаны старой армии, оба давно на Дальнем Востоке, хорошо знают край и его настроения. Оба коммунисты.

Сокович бритый, с энергичным, но несколько неприятным выражением лица. Луцкий горбоносый, с бородой, въедчивый и раздражительный, тип хозяйственного адъютанта провинциального штаба, каковым он и был в действительности до революции. Оба с уклоном к демагогии.