Помню, немного поговорили о музыке. А потом Джон вдруг обратил мое внимание на то, что у меня банджо с необычным звучанием. Он начал медленно, подбирая правильные слова, говорить, что такое редкое по качеству звучание может быть только у банджо Гибсона. Во всем мире по качеству звучания лучшими инструментами, сказал он, считались те, которые компания Гибсона производила до 1940 года. В настоящее время спрос на именно такие инструменты чрезвычайно высок, и, как ему показалось, у меня именно банджо довоенного производства. Представляешь мое состояние, Жека? Я был обескуражен, не знал, как на это реагировать.

Потом он попросил меня показать инструмент. Я пригласил моего нового знакомого к себе в номер, вынул из чехла банджо и протянул ему. Когда он взял банджо в руки, сразу же заглянул в тыльную часть деки. Приглядевшись, я увидел едва заметные две буквы G и М, выгравированные вензельным шрифтом. Вот это была находка! Сколько лет я лабал и не знал, что это и есть инструмент Гибсона, выпуска до сорокового года! Гибсон Местертоун — буквы G М. А потом он объяснил, что после войны компания Гибсона изменила эмблему, то есть изображение этих букв вместо вензельного шрифта стало печатным. Так что у скрипачей ценится скрипка, сделанная великим Страдивари, а у музыкантов, играющих на банджо, — инструменты Гибсона до 1940 года. Вот такой вывод сделал Джон Мэрфи, держа в руках мой родной инструмент, — сказал Денис, — но этим наше знакомство не ограничилось. Мы еще долго разговаривали с ним; я рассказывал о себе, о своей гастрольной жизни, о том, что остался совсем один… И Джон в конце беседы почувствовал мою затаенную мечту-идею. Она была слишком невероятна! Я даже сам себе не признавался в этом. А он мою мечту с легкостью озвучил, предложив мне эмигрировать в Америку и продолжить свою музыкальную карьеру в его оркестре. Это была бомба! Очень заманчиво — я даже немного растерялся… Когда он уходил из моего номера, сказал, что ответ ему надо дать завтра утром, так как потом у него будут другие встречи, а вечером он улетает домой. Да, я к этому морально был готов, но все равно не спал всю ночь и думал о предложении Джона, — продолжал Денис, — а утром, взвесив еще раз все «за» и «против», сделал выбор. И ты знаешь, никогда не пожалел! Никогда! Встретился в холле гостиницы и дал согласие. Потом мы больше часа обсуждали мой побег «за бугор» и договорились, что Джон проработает у себя этот вопрос и через пару месяцев с готовым решением приедет во Владивосток.

Все так и получилось: как мы и договаривались, месяца через три Джон прилетел во Владивосток, но не один, а с миловидной дамой лет тридцати по имени Мэт. Эта барышня по-русски совсем не кумекала и знала только два слова — «привет» и «пока». Так вот Джон сказал, что все вопросы у себя он решил, а способ решения будет таким: эта миловидная деваха выступает в роли невесты, с которой я якобы познакомился на гастролях в Югославии, и она прилетела для регистрации нашего брака. А для пущей убедительности у нее была официальная справка из медицинского учреждения о беременности. Потом все закрутилось с бешеной скоростью, ничего не подозревавший руководитель оркестра проявил чудеса изобретательности, и уже через неделю в центральном загсе города был зарегистрирован мой брак с гражданкой США. А Джон выступил в качестве ее дяди и все расходы по свадьбе взял на себя.

На свадьбе в ресторане кроме нас присутствовали лишь музыканты нашего оркестра, они играли для меня, да я и сам музицировал с большим воодушевлением. Но неприятное чувство горечи, а может, вины не покидало. Ведь ребята не догадывались, что мы все вместе играли в последний раз…

Сразу после свадьбы, благодаря хлопотам руководителя оркестра, я получил разрешение наших властей на кратковременное посещение США и практически одновременно получил американскую визу. И уже через две недели мы с Джоном и моей новоявленной женой отбыли в Америку. Там все стремительно закрутилось. Я сразу же приступил к репетициям оркестра, а Джон на несколько месяцев снял мне небольшую квартиру в пригороде Нового Орлеана.

Вначале было очень тяжко: чужой язык, другой менталитет, усиленное чувство вины за бегство из своей страны. Но потом, со временем, все стало на круги своя, и у меня появились новые друзья, а постоянные выступления и репетиции не давали даже возможности думать ни о чем. Где-то через месяц нашел в себе силы и написал письмо во Владивосток руководителю оркестра. Он меня многому научил, да и просто сделал настоящим артистом, постарался объяснить свой мотив отъезда на запад, извинился. Так началась моя концертная жизнь в Америке. Музыканты оркестра Джона вначале приняли меня с настороженностью, иногда бросали косые взгляды в мою сторону, но со временем все стало меняться в лучшую сторону. А когда я однажды предложил аранжировку нескольких популярных джазовых тем, они настолько увлеклись, что с воодушевлением играли эту музыку и постепенно стали со мной дружески общаться. Оркестр Джона Мэрфи представлял собой команду единомышленников, дышащих и заряженных мощной джазовой энергетикой. Одним словом, это сила, напор и многообразие ритмов, мелодий и гармоний, не оставляющих равнодушными никого из слушателей. Я стал зарабатывать большие деньги, купил шикарный автомобиль, арендовал большую квартиру в самом центре города. Мою так называемую жену я больше никогда не видел, а через два года, благодаря хлопотам Джона, я стал полноправным гражданином США — Дэном Гором. За все эти годы я играл в разных оркестрах и практически со всеми известными джазовыми музыкантами Америки. И особенно хотел тебе сказать, Женя, что мне удалось присутствовать и играть на многих джазовых фестивалях. Некоторые критики в последнее время считают, что такие фестивали исчезают вместе с опавшими листьями в парках, но, по моему мнению, эти рассуждения ничем не оправданы. Только на азиатском знаменитом фестивале джазовых оркестров в Сеуле я принимал участие три раза, а один раз стал даже его лауреатом… И ты знаешь, — продолжал свой рассказ Денис, — только в Америке я понял, что джаз — не только музыка, а стиль жизни. Когда даже просто слушаешь его в исполнении других музыкантов в каком-нибудь маленьком ресторанчике и видишь, что перед тобой поет Фрэнк Синатра… красота, одним словом. Для себя я сделал вывод, что джаз невозможно не любить, это музыка души, музыка фантазий и романтики. А если говорить о моем семейном положении, то я, к сожалению, так и не женился, поэтому и детей нет, и внуков не будет. Вот и выступаю с концертами по всему миру теперь уже со своим оркестром, живу в собственном доме в Новом Орлеане и счастлив этому бесконечно. Деньги меня уже не очень-то интересуют, я даже делаю ежемесячные взносы в детский дом для инвалидов. А с Джоном Мэрфи у нас до конца его дней были хорошие дружеские отношения, и даже когда меня пригласили в другой оркестр, где играли самые известные музыканты Америки, он не стал возражать против моего ухода и всячески поддержал мое дальнейшее стремление к развитию.

— Ты знаешь, Жека, — с тоской в голосе сказал Денис, — я иногда вспоминаю наш первый джаз оркестр в вашей квартире в Беляево. Классно мы тогда играли! Как же молоды и непосредственны мы были! А Толик-то, Толик, ведь по фанерному ящику ритм отбивал…

— Кухонными ножами, — улыбаясь, перебил его Женя.

— А помнишь, как у него вначале не получался ритм свинга, так он от горечи даже ножи бросал на пол и чуть не ушел? — с запалом спросил Денис.