— Революция в России внесла свои коррективы и на флоте, — продолжал Денис, — Колчак был отстранен от командования и осенью 1917 года вернулся в Петербург. И вот здесь судьба вновь свела его с моим дедом; как и Колчак, дед также не принял революцию и был солидарен с Александром Васильевичем в оценке событий, происходящих в России. Оба они были уверены, что Временное правительство не способно было управлять страной. Колчак выступил с докладом на его заседании, где и сказал, что именно неграмотная политика Временного правительства привела к разложению флота и подрыву авторитета командования.

— Смело заявил, не побоялся, — проговорил Женя, — только за такую честную и четкую позицию можно говорить об уважении к этому человеку.

— В том-то и дело, — сказал Денис, — ведь после этого Керенский почувствовал в Колчаке опасного конкурента и, чтобы выпроводить из страны, договорился с главой американской миссии о командировке его как специалиста по минному делу в Америку. И опять пути-дорожки их с дедом разошлись. А осенью 1918 года к деду неожиданно обратился В. Пепеляев, бывший депутат Государственной Думы 4 созыва, который специально приехал из Москвы для встречи с ним. Как объяснил В. Пепеляев, по заданию антибольшевистской организации «Национальный центр» он собирался ехать в Омск, где в то время находился Колчак, для переговоров с ним как с кандидатом на должность Верховного правителя России. Пепеляев считал, что борьба разных политических сил в Сибири за лидерство ни к чему хорошему не приведет, поэтому, исходя из непреклонного авторитета Колчака, все антибольшевистские силы считали его единственным человеком, способным спасти Россию. В. Пепеляев предложил деду поехать с ним вместе к Колчаку и уговорить его взять на себя всю полноту власти, ибо он хорошо знал об их товарищеских отношениях. И дед согласился, так как к тому времени он практически был без работы и занимался лишь частным репетиторством. Когда они приехали в Омск, — продолжал рассказ Денис, — Колчак обрадовался, увидев деда, и сразу же предложил ему должность своего советника. Колчак тогда был военным и морским министром Временного всероссийского правительства. Так мой дед и был рядом с Колчаком до осени 1919 года, когда тот уже стал Верховным правителем России.

— Послушай, Денис, — перебил его Женя, — ну наверняка в каких-нибудь мемуарах должно быть упоминание о твоем деде?

— Однажды, будучи в Нью-Йорке, я случайно зашел в книжный магазин, — сказал Денис, — и увидел на полках книги о Колчаке на русском языке. Купив несколько из них, красиво оформленных, я дома стал читать их с большим интересом, вспоминая рассказ бабушки. В одной из книг были фотографии Колчака и его товарищей, сделанные после завершения полярной экспедиции. Рассматривал их внимательно, и мне показалось, что на одной из них я где-то видел человека, стоящего по правую сторону от адмирала. Я интуитивно открыл бабушкину коробочку, извлек оттуда фотографию деда с моим маленьким отцом и сравнил ее с книжной фотографией. Каково же было мое изумление, когда я узнал в человеке, стоящем рядом с адмиралом, своего деда, и сердце мое в тот момент заныло от невообразимого чувства, когда из тьмы безвозвратного времени появляются невидимые лучи, ведущие в настоящее. С тех пор я стал чаще заходить в книжные магазины и купил довольно много книг о Колчаке и его соратниках. Мне удалось приобрести на русском языке книгу атамана Владимира Толстова «От красных лап в неизвестную даль», изданную в Константинополе в 1922 году, и брошюру Леонтия Масянова «Гибель уральского казачьего войска», изданную в 1963 году в Нью-Йорке. Это, пожалуй, были единственные публикации тех страшных событий начала 1920 года, в эпицентр которых и попал мой дед. И еще, — продолжал Денис, — когда, открыв коробочку, я взял в руки маленькую дедову иконку, то увидел, что с тыльной стороны отошел кусочек картона, который был приклеен к ней. Когда я потянул за нее, то она отскочила, и на тыльной стороне иконки увидел небольшой план, где просматривался купол церкви, и слева была начерчена стрелка с указанием «20 метров», указывающая на нарисованное дерево. А сверху было написано слово «Коломенское». Я тогда не придал значение этому рисунку.

Денис взял бумажную салфетку и ручкой нарисовал что-то на ней.

— Вот этот рисунок и был начерчен с тыльной стороны иконки, я его на всю жизнь запомнил, каждую его деталь; видимо, это и был план, где дед спрятал казацкое серебро, — сказал он и протянул салфетку Кудрину.

Евгений Сергеевич взял ее, внимательно посмотрел и машинально положил в карман.

— А что было дальше, что еще приготовила судьба твоему деду? — спросил Кудрин.

— А дальше все уже было печально, — продолжал Денис, — к осени 1919 года Красная армия восстановила численный перевес войск на Восточном фронте, и против белой армии была сосредоточена группировка в тридцать тысяч штыков, Колчак потерял стратегическую инициативу, а боеспособность его армии снизилась. Пошли поражения, и был оставлен Омск — главная цитадель белой армии. В составе армии Колчака воевали уральские казаки, и к осени 1919 года Уральское казачье войско под командованием атамана Толстова под натиском красных стремительно отступало к побережью каспийского моря. В один из дней осени 1919 года Колчак пригласил к себе офицера своего штаба полковника Родина и моего деда и приказал им выехать в штаб атамана Толстова, которому к тому времени было присвоено звание генерал-майор, для координации действий с основными силами белой армии. Но особую задачу он поставил деду: необходимо было проконтролировать, чтобы сорок ящиков серебра царской чеканки, находящихся в то время под контролем Толстова, не были разграблены и не попали в руки союзников. Он выдал соответствующие документы, определяющие их полномочия, и через несколько недель они уже были в штабе генерала Толстова.

Казаки доблестно воевали в Первую мировую войну. После революции они заняли нейтральную позицию и воевать, по большому счету, не хотели. Но постепенно Гражданская война пришла и на Урал, и уже в начале 1918 года казаки разогнали у себя большевистские ревкомы и уничтожили посланные на подавление восстания карательные войска. В низовьях Урала казачье войско выбрало себе атамана: им стал казак Гурьевской станицы Владимир Толстов, который к тому времени собрал 16-тысячную армию и очистил от красных большую территорию. Казачье войско стало частью белой армии во главе с Колчаком, а последний присвоил атаману Толстову звание генерал-лейтенанта. Владимир Толстов был глубоко верующим русским патриотом, — продолжал свой рассказ Денис, — он в глубине души не принял революцию и был искренним борцом с красными. В своей книге он писал, что каждому честному русскому человеку, оставшемуся в живых после этой революции, было понятно, что коммунизм ему не по душе, ведь не хотелось отдавать в чужие руки труд поколений многих русских, сделавших Россию могучим государством.

Гражданская война стремительно неслась по уральским землям, к концу 1919 года не все стало складываться удачным для Уральской армии, пошли поражения за поражениями, и причин тому было много. Сам Колчак основной из них считал «ата-манщину», разъедающую армию и тыл белой армии. Атаманы хотели самолично «владеть и править», не признавали никакого руководства и воевали по собственному усмотрению. Таким был и Владимир Толстов, который отличался, по воспоминаниям Леонтия Масянова, «строптивостью и неуживчивостью, а также склонностью к авантюрам». Возгордился Толстов, что стал диктатором на Урале, хоть и получил звание генерала от Колчака, но не всегда выполнял его приказы. Вместо ведения нормальных боевых действий Толстов занимался лишь налетами на станицы, что в конечном счете, не принимая во внимание общую стратегическую составляющую боевых действий белой армии в целом, и поставило Уральскую армию на грань поражения.