– Ну что же, наглецы… – величественно заключил Дуакрон, явив наконец ту самую улыбку, о которой упоминал в письме Гудьир. – Вы осмелились прийти сюда, осмелились начать со мной разговор, и, следовательно, ваша смелость должна быть вознаграждена. Так уж и быть, я дам вам слово. Но раз вы так честны, раскройте мне для начала тайну: сколько еще вас снаружи? К чему мне готовиться после окончания беседы?

– Никого. Нас лишь двое. Я и женщина, которая будет переводить. После этого мы уйдем и с большой вероятностью не покажемся вам на глаза никогда в жизни.

На этом запас слов, коим располагал Фойерен на эсналуро, закончился, и все его последующие фразы следовало переводить мне.

Дезире поставил обе ноги на пол и чуть подался к нам, дав понять, что слушает. Хитрец, заметивший, что охранники не убрали своих инструментов, сделал мне украдкой упреждающий знак.

– Один человек приказал мне передать вам кое-что, – перевела я первые слова Фойеренгера. – Документы. Они помогут восстановить то, что было неправомерно отобрано у вашей семьи. Утерянное положение, опечатанные капиталы. Возможно, даже власть.

Король Желаний нервно вздохнул.

Мы с Хитрецом тут же почувствовали неладное: отступившее волнение вновь вернулось к Дезире. И к этому волнению сейчас примешивалось искреннее недовольство тем, что какие-то незнакомцы посмели говорить с Дуакроном о подобных вещах напрямую.

– Старые порядки изживают себя, и монархи сидят на шатких тронах, – со вздохом, будто он смертельно устал от этой темы, ответил Король Желаний. – Кто сейчас правит в Десарине? Его называют Народным Президентом, верно?

– Да, – осторожно откликнулись мы.

– Вот видите, – продолжил Дезире. – Мир уже не тот. Правители уже не те. Они не носят корон. А это значит, что ни один человек не должен более за корону умирать. Я не приму ваши бумаги, что бы в них ни было написано, и никогда не появлюсь при одельтерском дворе.

– Но вы отвергаете то, что причитается вам по крови! Вы отвергаете труд людей, которые жили только ради того, чтобы сохранить эти документы.

– Что поделать! Я привык все отвергать. Еще с рождения то, что я имел, вызывало у меня желание от него избавиться, – с прежней легкой улыбкой сказал Король Желаний. Одним именем своим Дезире был обречен на великую судьбу, но упорно бежал от нее. – Правда, все это длилось слишком долго, и я успел привыкнуть.

Я успела подумать, что откровенность, с которой он говорит, не может закончиться для нас с Хитрецом ничем хорошим.

Взгляд Дуакрона, все это время изучавший нас с пристрастием, остановился на Печати Грешника – кольце, которое я не снимала с большого пальца правой руки. В ответ на внимание Короля драгоценность пропустила сквозь мою руку сильную, болезненную дрожь. Сжав кисть в кулак, я невольно завела ее за пояс, чтобы спрятать.

В ту секунду Фойерен ничего не ответил Дуакрону, а один из охранников Дезире, тот, что был ниже всех, откинул капюшон… и обнажил прическу из длинных темных волос, убранных в фантазийные косы.

Женщина стояла ближе всех к Королю Желаний и теперь положила правую руку ему на плечо. На безымянном пальце у нее красовалось витое кольцо из белого золота, точно такое же, как на руке Дезире. Вне сомнений, это была синьора Либертина, цесситская жена Дуакрона. Та, что ради любви и азарта променяла спокойную жизнь на вечные скитания с внуком опального монарха – и всегда была подле него. Та, которой уже не хватало стойкости духа на то, чтобы спокойно смотреть на искушавших Короля Желаний проходимцев.

– Неужели вам не понятно с первого раза? – вступилась за супруга она. – В Одельтере нам никогда уже не будет жизни. А мы хотим просто жить – в отличие от королей, которые, как и сотни лет назад, имеют свойство быстро и внезапно умирать. Провидение одарило моего супруга привольной жизнью лишь потому, что дед его потерял власть! Так зачем же разбрасываться эти подарком?

Именно в недружественной Одельтеру Империи Цесс Дуакроны могли надеяться на счастье. Лишь здесь они могли выдавать себя за обычных людей – ведь порою бывает очень трудно поверить, какие тайны могут скрываться в жизни обычного прохожего.

– Нам уже доводилось выслушивать подобную чушь – поддержал супругу Король Желаний. – Сказки о золотых горах и полновластии. Но знаете, что помогло мне выжить?..

В тот момент, когда Дезире замолчал и потянулся за сигаретами, лежавшими близ него на столике, синьора Либертина Дуакрон оглушительно крикнула:

– Схватить их!

Фойерен выхватил было из-за пояса пистолет, но подоспевший охранник выбил оружие у него из рук.

В комнатку тут же высыпали странные люди: разномастно одетые, свирепые и быстрые, словно колибри. Они во много раз превосходили нас числом, и была среди них даже парочка с ярко-оранжевыми глазами. «Откуда у Дуакрона деньги, чтобы оплатить все это?» – пронеслось в моих мыслях прежде, чем нас с Хитрецом оттащили друг от друга. Нам вмиг скрутили руки – и ударяли металлическими образинами по ногам, чтобы повалить на пол. Здесь не было мастерских, отточенных ударов либо хитрых приемов. Нападение не могло похвастаться зрелищностью; оно было более жалким, чем храбрым. Но самыми жалкими выглядели наши попытки защититься: и мои ожесточенные вскидывания ног, которыми не так и не удалось никого оттолкнуть, и то, как из стороны в сторону, пытаясь высвободить хоть одну руку, дергался Фойерен.

Может, Алентанс и сумел бы даже за себя постоять, не будь их такая толпа. Но их было несносно, предательски много, и против них мы оказались бессильны. Навалившись на Фойерена, наемники ударили его чем-то по голове, и Хитрец тут же обмяк, словно безвольная марионетка. Человек, заявивший о себе как о неуловимом дельце, вот так запросто повис на их руках, и его небрежно поволокли по полу.

Первым, что получалось у Фойерена хуже всего, были азартные игры. Вторым – рукопашный бой. Обе эти стороны жизни Алентанс пытался обходить стороной, потому что именно там он мог себя скомпрометировать. Но сегодня он поступился этим обыкновением, и одна из заповедей Хитреца – не попадаться – тут же была нарушена.

Как и Фойеренгера, меня схватили несколько рук и потащили из игорной комнаты прочь. Я вырывалась, пыталась расталкивать окруживших меня людей, но вряд ли это помогло бы мне в самом сердце боя.

Мощный удар по затылку – и окружающий мир схлопнулся в точку.

* * *

Семнадцатого февраля 890 года неторопливый поезд увозил Кадвана Берма в цесситскую провинцию Моденто-Тальяри. Погода за окном буйствовала, но поезд не попадал в снежные заносы, как в Одельтере, и железнодорожное расписание совсем не путалось. Неудивительно, ведь государство Цесс находилось достаточно далеко от Одельтера, чтобы попасть в иную климатическую зону.

Берма удручало то, что он, как ишак, был весь навьючен чужим грузом. Больше всего ему хотелось вытащить из поклажи женские платья, сжечь и сказать, что он никогда не забирал их из Города Души.