…Или, например, отсутсвие шенгенской визы, как у меня, которое закрывает мне дверь в туда, где очень скоро окажется он. Но об этом я предпочитаю молчать. Я же дала себе слово не портить ему настроение перед вылетом.

— Да нифига. Все преодолимо. Абсолютно всё, — Ромка смотрит на меня, улыбаясь, и я ни на секунду не сомневаюсь, что именно так он и будет жить. — Ты же помнишь? Границы…

— Они только в нашей голове…

Но мои — гораздо прочнее, их не всегда можно разбить или обойти с лёгкостью. И я никак не могу побороть себя, чтобы думать по-другому.

Прошло много времени, но я так и на научилась смотреть на мир его глазами. Сменилось десятилетие, у нас выросла дочь, а я до сих пор чувствую себя прибитым к земле деревом, глубоко погрузившимся корнями в землю, в отличие от него, лёгкого и быстрого на подъем, а ещё — не принадлежащего никому и ничему.

Я снова и снова прокручиваю в голове воспоминая с такой настойчивостью, что реальность как будто размывается для меня — сквозь новые постройки проступают очертания старого аэропорта: немногочисленные стойки регистрации, кафешки без вай-фая, телефонные кабинки, вечные автоматы с кофе и шоколадками, стоящие через каждые сто метров.

На табло высвечивается Ромкин рейс, и голос диктора объявляет о начале посадки, а мы ещё даже не прошли досмотр. Вернее, он не прошёл. Я остаюсь здесь, дальше зона только для пассажиров с билетами.

Мои пальцы свело мёртвой хваткой, которой я держусь за его куртку и не могу выпустить. А Ромка, беспечно оглядываясь на расписание рейсов, продолжает меня забалтывать, чтобы снизить драматичность момента, который я не позволяю себе ощущать в полной мере. Потому что не выдержу и начну истерить, упаду на колени или наоборот, повешусь ему на шею и буду орать, обливаясь слезами, только два слова: «Не уезжай».

Так себе прощание, если честно.

— Короче, держи вот это, — зубами он тянет шнуровку на запястье, его кожаные феньки, как всегда, обвешаны металлическими брелками. — Я чёт затупил, Жень, вдруг они меня не пропустят с этим.

— Ты уже прошёл через металлоискатель… — я сжимаю в ладони распущенный кожаный ремешок, другой рукой все равно не отпуская его.

— Да хер его знает… Это только первый был. Может, у них там дальше какие-то другие детекторы. С этими новыми правилами нифига не ясно ещё. Ладно, подстрахуемся. Вот, — он кладёт мне в руку ещё и свой металлический браслет. — Считай, на память. Бля… Так тупо звучит — как будто мы реально прощаемся. Просто держи, привезёшь мне потом. На хранение отдаю, ясно?

— Ага, — киваю я, слушая, как снова объявляют, что продолжается посадка на его рейс.

— Короче, Жень… Я погнал, — запихивая мои задеревеневшие руки в карманы, Ромка обеими ладонями приподнимает мое лицо и удерживает, пристально глядя в глаза.

Сейчас самое сложное. Сейчас главное не сорваться. Я хочу, чтобы улетал с лёгким сердцем.

— Ключи от комнаты у тебя. Код сигнализации тоже есть. Да?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Есть.

— Что где у меня лежит, ты поняла. Если вдруг что-то срочное, я попрошу, перешлешь по международке.

— Да.

— Номер аськи, имейл, мобильный — от зубов отскакивает?

— Отскакивает.

— Комп есть у Маринки в комнате и у Ореста. У Ореста там, правда, раздолбанное корыто, лучше попросишься к Маринке в комнату. Вы с Ангелой нормально контачите, она тебя пустит. Вдруг сама будешь где-то зависать — бабло на еду там, компьютерный клуб или чтоб на интернет скинуться, я оставил. Да и вообще, не только на компьютерный, а чтоб ты не скучала. Если проблемы с деньгами будут, маякнешь, поняла?

— Не будет проблем, Рома.

— Только не шифруйся, ладно? Вдруг аренду поднимут, или коммуналку, сразу пиши. Я часть за нас отдал Никитосу на три месяца вперёд, но мало ли. И вообще… Не парься, Жень. И не экономь. Это бабло закончится — новое будет. Дай мне только раскрутиться. Тогда у нас всё будет. Всё, Женька! У меня — крутые заказы от нормальных ребят, а у тебя — целая клиника психов. Возьму и куплю тебе, чтоб не загонялась, как ты умеешь.

Я смеюсь сквозь слёзы, даже не скрывая их. Пусть думает, что это от счастья.

Голос диспетчера, комментирующий смену городов и цифр на табло снова что-то объявляет, а мы все прощаемся — и спохватываемся после того, как заучит объявление, что посадка на Ромкин рейс уже заканчивается.

— Не будь заразой, Женьк — шепчет он, прижимая меня к себе. — Отпускай меня. Я опоздаю, если ты не перестанешь быть… такой.

Нет. Не перестану. Все что мне нужно от него — это ещё один поцелуй, последний. На этот раз — точно, самый последний.

— Все… Жень. Я пойду, — его голос охрип, взгляд, как всегда в такие моменты, слегка затуманенный. — Ты сегодня прям огонь. Хотя, ты всегда такая, Женька. Офигеть можно. Но сегодня… бля, ещё немного и я решу, что ты это спецом. Что ты не хочешь, чтобы я улетал.

Именно эти его слова внезапно гасят ток, бегущий от меня к нему, разрывают магнитное притяжение в теле.

Я не имею права мешать Ромке осуществлять свою мечту. Это так ясно и просто, что я… отпускаю его. Отступаю на шаг, опуская глаза, снова сую руки в карманы, от чего тут же становится одиноко и холодно.

— Да ладно тебе, Ром. Ты что такое говоришь? Иди, конечно. Иди-иди! Это кто из нас огонь, — добавляю я совсем шутливым тоном, который удивляет меня саму. — Сам не хочешь улетать, а на меня сворачиваешь.

— Не, Жень. Хочу. Серьезно, — ни на секунду не задумываясь, говорит он с такой ясной уверенностью, что мне становится ещё больше стыдно за свои собственнические порывы.

Как я могла подумать, что он принадлежит одной мне? Он принадлежит только себе. И, может, ещё немножечко — миру.

Я и сейчас очень четко помню этот момент — хотя, с тех пор между нами было много расставаний и встреч в аэропортах. Помню тот его дорожный рюкзак со смешным нашивками, который он поправляет на ходу нетерпеливым движением плеча. Пластмассовую дужку наушников поверх кудрявых волос на вороте ярко-алой, абсолютно пижонской куртки. Вечно потёртые джинсы, из которых на ходу Ромка выдёргивает ремень — он весь шипованный и с металлической бляхой, на которую точно среагирует металлоискатель. Поворачиваясь ко мне, прежде чем зайти в коридор досмотра, он широко улыбается и подмигивает, после чего скрывается за пропускным турникетом — и сильнейшее дежавю охватывает меня.