И вы рассчитывали отсидеться здесь годик-другой… Пробраться с нашей помощью в университет, — пусть, мол, они пойдут на жертвы, предоставят мне всякие льготы, делают поблажки… Потом, воспользовавшись нашей поддержкой, вы со своим дипломом тихонько смотаете удочки, найдете себе теплое местечко, а мы останемся с носом. Так вы рассчитали?

А н д р е а (дерзко). Но разве это преступление?

Т а м а ш. Не преступление, а грубый просчет, любезная Андреа Морваи. (Берет девушку за подбородок, слегка приподнимает ее голову и в упор смотрит в глаза с уничтожающим высокомерием.) Послушайтесь моего совета… Оставайтесь-ка лучше там, где вы есть. И дорожите своим местом.

А н д р е а (неправильно истолковав жест Тамаша, с детской наивностью). Вы в самом деле не подпишете?

Т а м а ш (уже отпустив девушку). Нет.

А н д р е а. А если я вас очень попрошу… Я всегда мечтала стать археологом, меня интересовала…

Т а м а ш (ехидно). Уже с детства.

А н д р е а. Да, с детских лет.

Т а м а ш. Да знает ли ребенок вообще, что такое археология? Он, в сущности, по-настоящему даже не понимает, чего он хочет. Все это детские мечты. (Решительно.) А теперь ступайте домой и поразмыслите над всем сказанным.

А н д р е а (встает в нерешительности). Спасибо за ваши советы. (Собирается идти направо.)

Т а м а ш. Не туда. (Ведет ее налево.) Сюда.

А н д р е а (тихо). Спокойной ночи.

Т а м а ш. Спокойной ночи. (Провожает девушку, затем возвращается и ставит стулья на место.)

Входит  Е в а.

Е в а (искренне, страстно). Ну и разнос ты устроил. Этакое наставление действует, должно быть, убийственно, оно смерти подобно. Не смей больше ни о чем мечтать, ничего не желай. Оставайся тем, кто ты есть. Уйди в свою скорлупу, уймись, перестань быть самой собой…

Т а м а ш. Ты слышала наш разговор?

Е в а. Да, мне все было слышно.

Т а м а ш. Вот видишь, я окружен подобными дурочками, с которыми приходится работать.

Е в а. Почему же дурочками?.. Тебя удивляет, что она к чему-то стремится?

Т а м а ш. Одержимая какая-то.

Е в а. Потому что мечтает о чем-то?

Т а м а ш. Через месяц-другой все равно бросит занятия…

Е в а (повысив голос). Ну и что с того, что бросит, все равно ей надо помочь. Представляю, что стало бы со мной, если б мне не помогли поступить в университет, а затем устроиться в студенческом общежитии.

Т а м а ш (иронически). И чего ты добилась при такой мощной поддержке? Спустя полтора года тебя все-таки вытурили.

Е в а (задетая за живое). Только из общежития.

Т а м а ш. Ты, кажется, хотела стать врачом, а работаешь гидом-переводчиком. Вот на какую высоту подняла тебя великая человеческая солидарность отзывчивых к твоей судьбе людей.

Е в а (запальчиво). Тамаш, кому, как не тебе, знать… почему моя судьба сложилась так неудачно!

Т а м а ш. Кто за тебя тогда заступился?

Е в а. Тогда никто. И именно поэтому я хотела бы помочь этой девушке, ибо знаю, как плохо, когда никого нет рядом в нужный момент, когда никто не поддержит в трудную минуту.

Т а м а ш. Ты нынче удивительно чувствительна, все принимаешь близко к сердцу, но одного ты не можешь понять — живи я так, как тебе хочется, мне пришлось бы проделать непосильную да и ненужную работу — познать не только деловые, моральные качества своих сослуживцев, но и вникать во все сложности их душевных переживаний. Разве это осуществимо? (Берет телефонную трубку.) Для меня телефон — просто аппарат, состоящий из микрофона, мембраны и диска для набора нужного номера. Не больше. А ведь я знаю, какой это сложный прибор.

Е в а. Да, да… Счетовод всего лишь счетный работник, но и у него может быть сложная человеческая натура. Человеческая душа сложна, многогранна. Ты должен понимать, считаться с этим.

Т а м а ш. Возможно… Но я никогда не говорил, что желаю быть причисленным к лику святых.

Е в а. Только теперь я по-настоящему поняла, какой ты циник.

Т а м а ш. А ты старомодна, увы… Ни дать ни взять, горшок цветущей герани.

Е в а (устало). Сдаюсь. (Взглянув на ручные часы.) Половина седьмого. Еще пять минут ждем Золи Кернэра и, если он не придет, будем пить кофе.

Т а м а ш (тоже смотрит на часы). В самом деле, пора бы ему уже прийти. (Достает бутылку палинки и стопки.)

Е в а (подходит к столу, перелистывает каталог). Так это он? Каталог Заммлердинста{152}?

Т а м а ш. Это Иверт, французский каталог.

Ева продолжает перелистывать страницы каталога.

Что ты ищешь?

Е в а. Ничего. Твои марки меня не интересуют. (Захлопнув каталог.) Вот коллекция марок вашего главбуха дядюшки Рейтера мне понравилась. Понравилась и его квартира. Какой уморительной она выглядела в тот день… Помнишь? Эти натянутые через все комнаты проволочки со множеством зажимок, и в каждой по сохнущей марке… Все это выглядело презабавно, словно белье, развешанное на узкой итальянской улочке…

Т а м а ш (презрительно). Тоже мне филателия, коллекционирование марок в стиле «сушки пеленок».

Е в а. Но ты ж сидишь над этими каталогами, зачитываешься ими, как биржевой маклер сводками курса акций. У тебя нет коллекции, а есть акции. Твоя серия с орхидеями — сущий банковский вклад.

Т а м а ш. А чего ты злишься? Потому что я серьезно, на научной основе занимаюсь коллекционированием марок? К слову, у меня уже давно нет орхидейной серии, теперь я переключился на более ходовой товар — старинные венгерские литографические экземпляры; это куда перспективнее. А ты с такой брезгливостью говоришь о моем вкладе.

Е в а. Лишь для сравнения.

Т а м а ш. Банковский вклад даже в качестве сравнения весьма привлекателен. Это и более шикарная машина, и более комфортабельная, обставленная современной мебелью квартира, и длительное заграничное путешествие — вот что он может нам дать. Неужто все эти блага для тебя ничего не стоят? Ты не хотела бы ими пользоваться?

Е в а. До чего же ты расчетлив, до чего ловок… Так и хочется увидеть тебя с забрызганной грязью физиономией, с шишками на лбу. Конечно, я говорю глупости… Вряд ли я когда-нибудь увижу тебя другим.

Т а м а ш. С запачканной физиономией? Нет уж, увольте. Я всегда и во всем соблюдаю правила личной гигиены.

Е в а. Моя беда в том, что я никак не могу примириться с тобой. Иной раз так и хочется разбить тебя, словно неудачно слепленный керамический горшок… А потом меня охватывают другие чувства — хочется начать жизнь с тобой заново — авось посчастливится и все обернется к лучшему…

Тамаш порывисто привлекает ее к себе, целует. Ему кажется, что спор проще всего закончить таким образом.

(Не отвечая на его поцелуй, тщетно пытается вырваться из его объятий.) Оставь меня!

Т а м а ш. Сейчас?.. Когда ты призналась, что хорошо бы начать жизнь заново… (Не выпускает ее.) Ну не вырывайся… не спорь… Табуля раза{153} — сотрем с доски и кучу скверных, вздорных слов… Забудь все, что до этого было…

Е в а. Пусти!

Т а м а ш. Не глупи… Ты обворожительна. Меня