(ухмыляется). Это оттого, дорогой шурин, что я живу на одном хлебе со смальцем. (Не может, да и не хочет сдерживать себя; как теснятся мысли у него в голове, так он их и выкладывает.) В конце концов, я прошу избавить меня от всякого рода проповедей. Признаю, я распоследний, опустившийся тип, подонок, только оставьте меня наконец в покое. Я распростился с почтенным семейством, оставил квартиру, мебель, стиральную машину, если хотите, пришлю назад приемник и свой единственный костюм, буду ходить голый, только прошу, не читайте мне лекций о порядочности, не стройте из себя мудрецов и не внушайте моей дочери, что я негодяй. Я выплачиваю четыреста форинтов в месяц, до сих пор с меня исправно удерживали каждый месяц, и никого не интересовало, остается ли что самому чернорабочему на жратву. Но это не интересно, программа одна и та же, платят одинаково все три мужа, а страдалицы-жены остались в хороших квартирах, ходят к модному парикмахеру и не устают плакаться, что их жизнь не сложилась.

Я н и. Замолчи. (Тихо повторяет.) Замолчи.

З е н т а и. Нет уж, теперь моя очередь высказаться, потому что у меня, подонка, есть свое особое мнение об этом добропорядочном семействе, об убитом горем вдовце, который за двадцать лет впервые вставил себе зубы и каждый божий день ходит на могилу супруги. Свежевыбритый, в начищенных ботинках, в отглаженных брюках. Ну, не колоссально? Вместо пятичасового чая он ходит на кладбище заводить знакомства, ухаживать за вдовами.

Небольшая пауза.

Яни молчит.

(Подходит к нему вплотную.) Молчишь? Чего же ты не скажешь, что я вру?

Я н и. Ну и мразь ты. Десять лет прожил с нами… Мать горшки из-под тебя таскала…

З е н т а и (молчит некоторое мгновение). За мать цепляешься? (Грустно улыбается.) Баю-бай, баю-бай, поскорее улетай… И она улетела. (Небольшая пауза.) Я — мразь? А вы как живете? Хайналка выгнала взашей уже второго мужа, с первого огребает четыреста форинтов. У Гизике не все дома, уставится в одну точку и молчит, по ночам видит кошмары, вечно скулит, что нет в живых ее мамочки, а сама двух любовников держит, отцов семейств, которые утешают ее платьями, туфлями да чулками… Честность… Мораль… К твоему сведению, она тоже мужа обманывала! Только Иштван Хиреш самолюбивый был, не чета Миклошу Сухе, молчал как могила.

Я н и. Замолчи!

З е н т а и (возбужденно смеется). Замолчать? Чего же ты не читаешь проповедей подонку? Я пил? Верно! И теперь пью! Для всего вашего мира я — ничто, мелкие жулики плюют в лицо, завалящий чинуша без зазрения совести может свернуть мне шею, если ему не понравится моя физиономия, и даже вы еще осмеливаетесь читать мне проповеди! Вы, которых я сумею обогнать даже при этом строе, да я и так живу в сто раз лучше вашего, во всяком случае, меня уже сделали старшим референтом, и я пойду еще дальше. Я стану учиться, даже если мне придется за это драться один на один с каждым чиновником в отдельности. И вы еще лезете с проповедями? По какому праву? Ведь этот строй гладит вас по головке, упрашивает, извольте идти в университеты, стать врачами, инженерами, судьями, старшими мастерами, старшими полицейскими, офицерами, управлять громами небесными, а вы повылезали из бараков, а живете по-прежнему, как кроты. Джаз, танцы, жми, «Фради»! Знай только жрете, набиваете брюхо лапшой с творогом и жареной рыбой, рыгаете да валяетесь по постелям, дорогой товарищ Хабетлер. (Дрожащей рукой закуривает сигарету.) Нечего на меня смотреть! Чего уставился? А ты сам как живешь? Зарабатываешь больше двух тысяч и еще подряжаешься сверхурочно на ремонт квартир, полощешь пеленки, готовишь, убираешь, лобзаешь своего отпрыска… Видел ты когда-нибудь театр изнутри? Прочел хоть одну книгу? А ведь ты хозяин при этой власти, токарь-аристократ, жертва войны, ведь твою любимую и дочку сожгли в Освенциме… из-за небольшой забывчивости родственников.

Яни кулаком бьет его в лицо.

Зентаи падает навзничь, на обломки станков, разбивает себе череп, моментально умирает. Яни несколько мгновений не в силах отвести взгляд от ужасного зрелища; поднимает к глазам свои огромные ручищи. Сцена темнеет.

П и с а т е л ь (выходит на середину пустой сцены). Свалка железного лома — это обнесенный каменной стеной двор позади складского помещения. Заводская железнодорожная ветка делит его пополам, по обе стороны от железной дороги в хаотическом беспорядке громоздятся друг на друга бракованные станки, исполины-котлы, глубоко вдавились в черный шлак неведомые металлические чудовища, тяжеленные, проржавевшие щупальца простираются к небу в ожидании всепожирающего огня. Я проделал немалый путь в прошлое. Ибо эта история началась издавна, что-то еще со времен первой мировой войны, когда моего героя не было и в помине. Я знаю о нем все, чего он не хотел рассказать. Янош Хабетлер-младший был человеком резким, прямым до грубости. Один полицейский сказал о нем — анархист. Но это неправда. Просто иногда он яростно бунтовал, и тогда его глаза становились страшными… Может быть, он был трусом?.. Нет, мне кажется, он многого не понимал в этом мире и поэтому часто оказывался беспомощным… Теперь мы знаем все об этом человеке… Наказание ему определят судьи. Они будут справедливы.

З а н а в е с.

Эндре Иллеш

КТО НЕ ИМЕЕТ МУЖЕСТВА ЛЮБИТЬ{147}

Пьеса в трех действиях

Авторизованный перевод Б. Гейгера.

Действующие лица

Т а м а ш  Ш о л т э с — инженер.

Е в а — его жена.

З о л т а н  К е р н э р — инженер.

Э р в и н  Л у к и ч — физик.

А н д р е а  М о р в а и — счетовод.

А г н е ш  Х о л л о д и — судья.

П о н г р а ц — начальник отдела кадров.

С е д е ч и — главный технолог.

Ф а б и а н — юрисконсульт.

Д е м е к — прораб.

С т е н о г р а ф и с т к а.

В е р а }

Ю д и т }

К л а р и } — студентки.

С т у д е н т - м о р а л и с т.

З а в и с т л и в а я  д е в у ш к а.

С т у д е н т - ц и н и к.

Действие происходит в наши дни в Будапеште.

Действие первое

Квартира Тамаша Шолтэса в одном из новых кварталов Будапешта. Она лишь обозначена. Нет ни стен, ни окон, ни дверей. В кабинете Шолтэса, где будет происходить действие, можно пройти слева из холла и справа из комнаты Евы. В кабинете современная мебель: письменный стол, стулья, обитые цветной тканью, журнальный столик, торшер.

Инженеру Тамашу Шолтэсу двадцать восемь лет. Это стройный, подвижной человек с хорошими манерами, держится несколько высокомерно. Он относится к тем людям, о которых говорят, что они себе на уме. Он пользуется успехом у женщин, легко заводит знакомства, вступает в связи. Трест по монтажу подвесных дорог, где он работает, находится в Будапеште, а монтажные бригады этого треста работают в различных районах страны, поэтому Шолтэс часто выезжает на периферию. Тамаш уже пять лет как женат. Его жене Еве двадцать шесть. Она красивая, цветущая, но пятилетнее замужество все же наложило свой