не о том думал, вот и… а как сомлела на руки мне и догадался.

— Я люблю тебя, — тихо говорит она.

Я знаю, что любишь… и что сейчас скажешь…

«Не говори, Сигню!» — отчаянно забилось моё сердце.

— Не говори ничего. Я знаю, — я успел остановить слова, которых так боюсь. — Я всё знаю и чувствую в тебе всегда, — она отнимает лицо, чтобы посмотреть в мои глаза. — Не бегай от меня больше. Мне плохо без тебя… Без того, как всё было… всегда. Я ничего не требую и не жду, не думай… Не бойся меня. Пожалуйста, больше не бойся…

Солнце смотрит в небольшие окна зала, где мы сидим все. Моя мать на своём привычном для меня с детства месте линьялен. И хотя я давно над ней, почему я позволил ей верховодить сегодня на этом… что это? Судилище? Только терзают тут не преступника, а мою душу. Уже несколько часов продолжается этот ад…

Я слушаю, я тону в яде, который вливают в мою душу, в моё сердце люди, которых я не знаю. Рассказывают, что Сигню делала в Чумном походе. Что она жила с Торвардом, пока не нашли Гуннара и Исольфа. А когда нашлись они, то все вчетвером проводили время после ужина в её шатре…

Это не может быть правдой. Я знаю, что этого не могло быть… Но я жду, когда они закончат…

Когда появляется Фроде, я вздрагиваю, мерзавец, он посмел сюда притащить свою ложь о Сигню. И почему она не дала мне убить его? Почему я сам сразу не убил его ещё той зимой, как только он раскрыл свой поганый рот в первый раз?!

— Замолчи! — тихо рыкнул я, но мне кажется с голосом из моего горла вырывается и пламя.

— Сигурд… — пытается остановить меня моя мать, которая решила сделать, что?..

— Мама, этот человек предатель и лжец. В его словах нет ничего, кроме яда злобы и ненависти.

— Совершено преступление. Дроттнинг против своего конунга сплачивает ряды, чтобы взять на трон другого человека вместо тебя…

Молодец, сестрица, даже я такого не придумал бы! О, как я вовремя и Фроде этого нашёл и остальных…

Корчишься, Сигурд? А ты как думал? За всё надо платить. Из советников меня изгнать, чего удумали!

Его очевидных мук я понять не мог. Чего так с лица спадать? Гони её и дело с концом! Уж за эти… сколько уже прошло, восемь лет, неужели тебе не достало её? Неужели не надоела? Унизительно, конечно, слушать это всё, особенно при мне, и при отце, но тем более, скорее действуй, гони её!

— Преступление? Какие доказательства? У этого мерзавца ничего нет, кроме слов. Как и у остальных. Кто эти люди?

— Великий конунг… — начинает Фроде, но я не позволю ему говорить больше: — Молчать! Вон выйди отсюда, поганый лгун и предатель! На том свете блюют, глядя на тебя, твои конунги!

Фроде побледнел и вышел за дверь, хотя от Рангхильды не было приказа. Но конунг здесь Сигурд. Как и по всей Свее. Пока.

— Хорошо, сын. Ты не веришь Фроде, который был твоим Советником, но…

— Мама! Ты всегда имела предубеждение против Сигню, ты и сейчас находишь то, что не доказывает ничего. Только унижает меня, но чего ради!? — вскричал я.

— Чего ради?! Да раскрой глаза! Она все эти годы сожительствует тайно с твоими алаями, поэтому и не понесла от тебя. Тебя убьют со дня на день. На твой трон сядет Гуннар или Торвард, или как его теперь зовут — Ярни. Теперь, когда в её руках и Золотая Сотня и алаи, думаешь, войско не пойдёт за ней?.. Воеводы — её люди!

Рангхильда, ты великолепна! Если этот раненый лев не ринется немедля, чтобы вышвырнуть паршивую дрянь из своей столицы, то я ничего не понимаю в людях, тем более в Сигурде. Если любил её, тем сильнее должен ненавидеть теперь! Я бы на его месте уже в седле был бы…

— Прекрати, Рангхильда Орле! — воскликнул Сигурд, вставая. Огромный, страшный в своём гневе. — Прочь с трона йофура! Это моё место и председательствовать здесь буду я!

Рангхильда отступает, изумлённо глядя на него, а Сигурд в несколько шагов достигает трона и садится на него.

— Какие ДОКАЗАТЕЛЬСТВА есть, Рангхильда? Если такие же, как до сих пор, я немедля уезжаю и ты, мама, не увидишь меня больше!

Рангхильда бледнеет…

— Есть… Женщина, что сожительствовала с Гуннаром… Она…

Сигурд, к счастью, позволяет позвать довольно красивую, но, по-моему, спивающуюся женщину.

— Хакан Гуннар платил мне за молчание, конунг. Он просил говорить всем, что я его любовница, чтобы никто не догадался, что он в действительности постоянно, ещё со времён Битвы четырёх конунгов был любовником Свана Сигню. В Чумном походе Свана Сигню жила с хаканом Торвардом Ярни, это вам подтвердит любой. А когда все хаканы нашлись… Там у нас, знаете, очень свободные царили нравы и порядки. Каждый вечер были попойки и… Иначе… тех ужасов было не пережить, конечно… И дроттнинг Сигню тоже ведь не из железа выкована и она женщина…

— Не сметь рассуждать о дроттнинг Сигню. Ты, падаль! — восклицает Сигурд.

И смотрит на мать:

— Кто из Золотой Сотни есть здесь в свидетелях твоих, мама? Кроме проститутки, которая мстит за что-то Гуннару, используя нас?!. Он платил тебе мало, шваль?! — он смотрит на женщину.

— Нет-нет, конунг, я не лгу…

— Кто ещё из Золотой Сотни, кроме Исольфа есть другие?

Но Исольф не был свидетелем угодным Рангхильде и она пытается протестовать. Однако Сигурд приказывает позвать именно Исольфа.

Признаться я очень удивлён и обескуражен, увидев тех, кто сидит здесь в этом парадном зале, который ниже и меньше нашего Сонборгского раз в пять. Но представительство такое и лица у всех такие, что мне становится не по себе. Рангхильда нарядная как для праздника, в тонкой короне даже, множестве украшений, но бледная и растерянная, какой я не видел её до сих пор. Мрачный Ингвар, бледный и будто испытывающий боль и неловкость. Ньорд, похоже, очень довольный происходящим, хотя и напускающий на себя деланную суровость.

Но главное — Сигурд, таким я его не знаю… Растерянность и решимость, ненависть, недоумение, но больше всего — боль, вот, что почти ударило меня в его взгляде, когда я вошёл и когда он задал свой вопрос о Чумном походе.

Я не могу понять, что они тут обсуждают, что хотят услышать от меня?

— Что происходило по вечерам в палатке Свана Сигню, когда вы после