р. Вольфа-Зеэва Кицеса, что он трубил в шофар, чувствуя, как его сердце разрывается от стыда за свою забывчивость, а также страха, что он что-то сделает не так и его трубление не будет принято на небесах.

Однако, когда он с опущенной головой рассказал Бешту о том, что произошло, тот поспешил его успокоить и заверить, что как раз наоборот — его трубление было принято в высших мирах в этом году с особой благосклонностью.

«В царском дворце, объясни Бешт, — множество покоев, на каждой двери мудреный замок, который можно открыть только одним определенным ключом. Но топор — лучший из ключей, он открывает любой замок. Чего стоят все каванот по сравнению с искренним сокрушенным сердцем?!».

Вместе с тем Бешт остро чувствовал, когда во время общественной молитвы хазана или одного из молящихся посещают, какие-то посторонние, подчас и греховные мысли, которые мешают молитве общины обрести подлинную силу и подняться вверх. В этом случае он спешил прийти на помощь молящемуся и избавить его от мучающего его во время молитвы «йецер а-ра» и избавить от насылаемого им наваждения.

Так, однажды, Бешт прибыл в Белое Поле и зашел в синагогу, в которой еще шла молитва. Встав в дверях, он позвал служку и велел ему немедленно снять изображение храмовой меноры (семисвечника), висевшее над той стеной, напротив которой молился раввин синагоги.

Служка выполнил указание, а когда раввин закончил молитву, то увидел, что изображения семисвечника перед ним нет. Узнав, что прибыл Бешт и семисвечник убран по его указу, он, разумеется, спросил, почему тот это сделал.

«Именно из-за этого семисвечника у тебя во время молитвы появлялась посторонняя мысль, сбивающая с нужного настроя», — объяснил Бешт. И действительно: после того, как семисвечник убрали, эта мысль перестала мучить раввина. Ну, а почему изображение храмовой меноры могло вызывать греховные мысли объяснили уже без Бешта: говорили, что нарисовавший его художник был недостойным человеком, и его духовная нечистота отпечатывалась на всем, что он делал, и начинала влиять на других[266].

И в заключение, чтобы читатель понял, какое значение Бешт придавал молитве в повседневной жизни человека, расскажем историю о том, как один торговец, у которого не шли дела, обратился к Бешту за советом, как их поправить.

Через некоторое время он снова явился к Бешту и рассказал, что в точности выполнил все его указания, но, увы, это ничего не дало.

— А ты молился, чтобы это все сработало? — спросил Бешт.

— Нет, — признался торговец.

— А, ну тогда все понятно. Без молитвы все мои советы бессмысленны.

* * *

Одним из важных нововведений Бешта в ритуальную практику иудаизма стало широкое использование нигунов — определенной мелодии без слов, обладающих той или иной «каваной» и таким образом, являющейся формой молитвы в виде музыки. В такой форме молитва напрямую, в обход разума, апеллирует к сердцу. Музыкальная традиция всегда была сильна у евреев; как известно, Б-гослужение в Храме также сопровождалось музыкой, да и в последующие столетия сложились каноны канторского пения и были написаны различные мелодии, на которые распевались молитвенные гимны.

Однако именно Бешт и его последователи превратили нигун в своего рода в особую форму молитвы; отдельный жанр еврейского музыкального искусства и особую форму служения Творцу. Сам Бешт, по преданию обладал прекрасным голосом, очень любил петь, и до нас дошли несколько сочиненных им нигунов. Затем традиция нигунов была подхвачена его учениками и лидерами хасидизма последующих поколений. И в наши дни хасиды поют нигуны, сочиненные Магидом из Межерич, р. Леви Ицхаком из Бердичева, р. Михл из Злочева, р. Шеуром-Залманом из Ляд, р. Цемах-Цедеком и др.

Рассказывают, что незадолго до смерти Бешт попросил своих хасидов спеть нигун «Итторерут шель рахамим рабим» («Пробуждение великого милосердия»), сочиненный р. Йехиэлем-Михлом из Злочева. Когда хасиды закончили петь, Бешт сказал, что всякий, кто будет исполнять этот нигун в последующих поколениях сможет прийти к полному раскаянию и удостоится милосердия Всевышнего.

Существует несколько преданий о Беште и его отношениях к нигунам, но мы остановимся только на одном из них.

Однажды Бешт шел со своими учениками по полю, и увидел пастушка, который играл на флейте какую-то мелодию. Когда он закончил играть, Бешт подошел к мальчику, дал ему монетку и попросил сыграть снова. Тот с радостью выполнил эту просьбу. Тогда Бешт дал ему еще монету и попросил исполнить мелодию «на бис». Пастушок попробовал, но у него ничего не получилось — выяснилось, что мелодия словно стерлась из его памяти.

— Ну вот, — сказал Бешт ученикам, — слава Б-гу, я выполнил заповедь о выкупе пленных. Нигун этот — из тех, что распевали левиты в святом Иерусалимском храме. После разрушения Храма эта мелодия отправилась вместе с нами в изгнание, распространилась среди народов, и так попала к этому мальчику. Теперь же я вернул ее к ее источнику, и никто из неевреев больше ее не помнит.

Глава 5. Лидер

Кода хасидизм достаточно распространился по Западной Украине, к Бааль-Шем-Тову стали обращаться как к Ребе. Это «величание» было в ту эпоху новым, и никто не может точно сказать, когда именно и каким образом оно возникло. Скорее всего, это произошло стихийно: ведь официально Бешт не был раввином, но вот меламедом он был, и потому к нему сначала обращались именно как к меламеду, но при этом вкладывая в слово «ребе» совершенно другой, куда более высокий смысл. С другой стороны, последователи Бешта смотрели на него именно так, как маленькие дети смотрят на меламеда — внимая и доверяя каждому его слову. И именно так хасиды любого направления хасидизма всегда смотрели на своего Ребе.

К концу своей, в общем-то, совсем недолгой, особенно по современным понятиям, жизни Бешт был бесспорным духовным лидером сотен тысяч евреев, проживавших на огромном пространстве, охватывающем значительную часть современной Украины и Восточной Польши.

Следует признать, что и противников у него даже в этих краях тоже было немало, и все же было нелепо отрицать, что созданный Бештом хасидизм (хасидут — «учение о благочестии») завоевывало день ото дня все больше сторонников, и если какое-то время их путали с последователями Иегуды а-Хасида, то со временем фигура последнего окончательно отошла в тень и стала забываться.

Само слово «хасидизм» начало ассоциироваться в еврейском мире только с учением Бешта и созданным им движением. И движение это все больше набирало силу, влияя на все сферы жизни народа и проникая во все институты управления жизнью общины.

«Религиозный авторитет Бешта в последние годы жизни