Несколько дней они провели, осматривая каменные громады, капризные, как аристократы, выбирающие себе виноград. Все пирамиды казались слишком видными, чтобы в них сохранились драгоценности. В конце концов, братья наткнулись на каменную арку, до половины засыпанную песком. Всю ночь они расчищали вход и переругивались.

– Этот араб нам лучше послужил, чем предыдущий, – пропыхтел Гегель.

– Хоть не городит чепухи. Хорошо бы он по-нормальному говорил, чтобы мы смогли объяснить, почему его доля будет меньше нашей.

Манфрид выбросил еще один полный шлем песка из ямы.

– Суть он поймет, так или иначе, – сказал Гегель и поплевал на ладони. – Вроде как готово.

– Ага, – согласился Манфрид, вытаскивая лом. – За дело.

– Интересно, что стало с нашим арабом? Ну, с другим, то есть не с этим.

Гегель вогнал свой инструмент в тонкую щель между камнями.

– Уши от песка прочищай чаще, – прорычал Манфрид, налегая на лом. – Говорил же. Унесло его, вместе с тем, другим чудищем. Сам видел.

– Ага, я о том, что дальше было, – натужно проворчал Гегель.

– Ну, это был либо демон, либо ангел, так что в рай либо в ад.

– Но куда именно?

– Ты же святой! – Манфрид почувствовал, что каменный блок подается. – У Марии спроси.

– Пошло-пошло! – воскликнул Гегель.

Остаток ночи ушел на то, чтобы выдвинуть каменную глыбу настолько, чтобы хватило места протиснуться внутрь. Прежде чем войти, братья вызвали Хасана, который стоял на страже на вершине ближайшей дюны, чтобы выпить. Пока все трое хохотали и потирали руки в радостном предвкушении, заря коснулась гребня дюны, а Гроссбарты доели остатки верблюда, которого украли у бедуинов несколько дней назад. Этот зверь вызвал у Гегеля даже больше ненависти, чем лошадь.

– Как думаешь, что внутри? – спросил Гегель.

– Ведьмино золото, – рыгнул Манфрид. – Если повезет. А если не очень, то обычное.

– Зачем мне золото, которое тискала какая-то ведьма? – возмутился Гегель.

– Затем, что тогда мы его никогда не сможем растратить до конца.

– Но если его ведьма мацала…

– Благословишь его, оно и очистится, недолупок тупой! Нет, клянусь, ты…

Манфрид вдруг замолк, глядя туда, где лучи солнца ласкали верхнюю часть арки.

– Что «я», ваннопивец? – парировал Гегель. – Отвечай, сынок, и потеряешь свое святое звание.

– Заткнись.

Манфрид выронил мясо и медленно поднялся, погладил выветренный камень.

– Братец, – его голос дрожал, как дрожали плечи, – что об этом скажешь?

Гегель отставил вино, но прежде чем он успел обругать Манфрида, тоже увидел – и хлопнулся на песок.

– Какого хера?

– Она, ведь так?! – Манфрид отвернулся от грубой литеры «G», вырезанной на камне явно намного позже, чем остальные детали выветренного барельефа. – Это наша драная метка!

– Ага, – ответил Гегель, которого вдруг замутило. – Черт бы меня побрал, если нет.

– Что за чертовщина?! – Манфрид пнул ногой песок и бросил лом на землю. – Драный лысый хер! Из всех штопанных гробниц в Гипте!

Хасан поднялся и указал на знак, пожимая плечами. Манфрид неожиданно врезал ему, а когда араб упал, наподдал ногой. Еще несколько минут Манфрид ярился и ругался, а Гегель пил.

– Наш дедушка, – объяснил свернувшемуся на земле узнику Гегель. – Сказать по правде, я все эти годы сильно сомневался, что он сюда добрался.

– Собирайся, – буркнул Манфрид. – Пошли к следующей.

– Погодь малехо, – Гегель поднял руку.

– А? Да на кой хер?

– Погодь, я сказал! – Гегель вскочил. – Знаешь, это чувство, которое мне приходит, когда что-то не лепится или недоброе нам грозит?

– Ну.

– Так я его не чувствую, – сказал Гегель и почесал бороду. – Скорее даже, хорошее чую от этого склепа.

– Да ну?

– Ну да! – Гегель поднял с земли лом и протянул брату. – Может, он ее вырезал прежде, чем внутрь пойти, а там замертво упал, как увидел богатства. Или все унести за раз не смог, собирался вернуться, да не хотел, чтобы наш пиздюк-папаша сюда пролез.

– Есть такая вероятность, – протянул Манфрид, поглаживая кончик бороды, чтобы напомнить брату, что, поскольку добрая половина бороды Гегеля осталась в брюхе чудовища, серебристая растительность Манфрида без конкуренции.

– Уж не повредит точно, – сказал Гегель, вставая. – Подъем, араб.

Собрав инструменты, Гегель зажег масляную лампу, отнятую у того же злосчастного путника, верблюда которого они убили, и протиснулся внутрь. За ним двинулся Манфрид, не отставал и Хасан, которого от соблазна воткнуть нож в спину Манфриду удерживал только страх перед живым святым. Каменные ступени вели в полночную тьму. С каждым шагом Гегель чувствовал себя увереннее. А затем ступенька тихонько щелкнула под весом Гроссбарта, и, если бы даже мороз не продрал его по шее, Гегель понял бы, что надо бежать. Позади раздался оглушительный грохот. Добежав до ниши, Гегель нырнул в нее, за ним вклинился Манфрид. Когда братья обернулись, высматривая Хасана, с лестницы вылетела туча пыли и каменного крошева, а резкий порыв ветра загасил лампу.

– Хорошее чуешь, значит?! – Манфрид отвесил брату оплеуху, но в кромешной тьме промазал и ударился рукой о стену. – Лоботряс драный!

– Стихни, – предложил Гегель. – Я лампу сейчас зажгу, чтобы отыскать выход.

Когда Гегель наконец высек огонь, братья увидели, что лестницу полностью завалило выпавшими из свода каменными блоками. Они стояли в просторном чертоге, намного превосходившем все гробницы, какие они грабили прежде. Переругиваясь, братья пришли к выводу, что где-то здесь должна быть другая лестница или выход. Они ошиблись.

Жили на свете Гроссбарты и до Гегеля с Манфридом. К несчастью для этого счастливого мира, жили Гроссбарты и после них. Полная хроника этого диковатого семейства заняла бы больше томов, чем все священные писания всех народов и стран, поэтому возрадуйтесь, что в этой книге больше почти ничего не сказано. Братья Гроссбарт получили ровно то, чего заслуживали в той пустынной гробнице. Легко предположить, что прожили они лишь столько, на сколько хватило воздуха и воды. Посему кончина их была более милосердна для рода человеческого, нежели трагедия их рождения.

Прежде чем проповедников гроссбартианской ереси истребили, они утверждали, что святой Гегель вторично пожертвовал жизнью, чтобы спасти брата, но таковы все истории о безумцах и еретиках. Но далеко-далеко на востоке есть цепочка островов, где люди придерживаются странных поверий. Они издавна полагают, что человек, вкусивший мяса морской девы, обретает бессмертие. Что ж, в таком случае братья Гроссбарты до сего дня обитают в той темной гробнице, засыпанной песками, и, несомненно, все время дергают себя за бороды.