Вокруг меня творилось нечто невообразимое, но ни один осколок или пуля не задели меня, пока я бежал к оставшейся на полянке пушке. Когда я достиг ее, самолеты противника уже улетели и моему воспаленному взору предстали лишь дымящиеся остатки того, что совсем недавно называлось ракетным дивизионом. Меня встретили лишь воронки, горящие остовы нескольких машин, да свалившаяся на бок изувеченная кабина радиолокатора. Среди всего этого хаоса валялась и наша зенитка с изогнутыми стволами и распоротыми колесами. Я подошел к ней и, все еще не веря своим глазам, бесцельно дернул один из затворов. Щелчок, и на обгоревшую траву вылетел не стреляный снаряд. Невдалеке послышались человеческие голоса, и я поднял голову. Из зарослей выходили и выползали уцелевшие батарейцы, отряхиваясь на ходу. Я безучастно уселся у разбитой пушки и некоторое время наблюдал за тем, как они торопливо рассаживались по уцелевшим машинам и уезжали по той самой просеке, по которой совсем недавно прибыли сюда. Ярость моя уже прошла, и я смотрел за их отъездом с чувством досады, перемешанной с радостью. Досада, естественно, была связана с общим провалом нашей операции, а радость вызывало то, что количество потерь у ракетчиков было минимально. Только трое или четверо носилок они погрузили в бортовую машину и еще пять или шесть человек легкораненых подняли туда же под руки. Последняя машина исчезла за поворотом, и я, зло пиная попадающие по пути обломки, уныло побрел обратно к лагерю. Подойдя к нему, с удивлением заметил, что там царила не то что растерянность, а тихая паника. Все мои сотоварищи хаотично метались между машин и палаток, едва ли не сталкиваясь при этом лбами. Заинтересованный их столь необычным поведением, я поспешил к ним на помощь, думая, что они ищут что-то ценное, потерянное во время бомбежки.

— Да вот же он, Михаил Андреевич! — воскликнул Преснухин, у которого я собирался спросить о том, что, собственно, случилось.

— Косарев! Живой! — с немалой экспрессией выдохнул капитан, — вылезая из кустов и бросаясь ко мне на шею. — Ты где же был, дурашка? Мы тут с ног сбились. Одни говорят, ты в овраг скатился, другие, что в лес побежал… Ну, я рад. А что же так изодран? Что? Говоришь, почти без царапин обошлось? Прекрасно, просто прекрасно!

— Я к ракетчикам бегал, — несколько обескуражено отвечал я на градом сыплющиеся вопросы. — Думал, помочь им из нашей зенитки. Да она уже к тому времени погибла. Стволы аж винтом скрутило. Жалко, хорошая была пушечка.

— Ладно, ладно, черт с ней, — нетерпеливо хлопнул в ладони Воронин, дав нам несколько минут на обмен впечатлениями, — пора за работу. Нам еще с вами пахать — не перепахать. У нас ведь еще один день в запасе, еще не все потеряно.

Сразу вспомнив о том, что, пока мы прятались от штурмовиков, аппаратура работала сама по себе, мы бросились на свои посты. Вороха переработанной телетайпами бумаги доказывали, что события и в эфире разворачивались очень интенсивно. Торопливо рассортировав поступившие телеграммы, мы с Федором обнаружили среди прочих и телеграмму о посадке подбитого Ceirry-45 в Бангкоке.

— Сели все-таки, — с досадой сплюнул под ноги Преснухин. — Что ж, повезло на этот раз ребятам.

— Что, неужели подбитый RC приземлился? — просунулся в дверь «кунга» Стулов.

— Сел, гад, — кивнули мы в ответ.

— Обидно, — поджал он губы, — а я-то надеялся…

— А уж нам как обидно, — согласился я, — просто сил нет.

— Не вешайте носы, — подмигнул нам старший лейтенант, — кажется, наш командир еще что-то придумал.

Что придумал капитан, мы узнаем часа через полтора, во время весьма памятного ужина. Да, вы, наверное, удивляетесь, что я все еще называю Воронина капитаном, хотя ему вроде как присвоили следующее звание. Но поскольку погоны он так и не сменил, то и мы продолжаем обращаться к нему в соответствии с тем, сколько звездочек у него на плечах.

Не вспомню, что мы в тот момент ели, было не до того, но прекрасно помню, как он проходил. Вначале все молча и торопливо съели предложенную пищу, и только после того, как все без исключения миски были чисто-начисто вылизаны языками, Воронин наконец-то начал излагать свою задумку.

— На большую поляну кто-нибудь, кроме Александра, ходил? — выпустил он первую струю сигаретного дыма.

Все промолчали, поскольку отвечать было нечего.

— А я сходил, — продолжил он, водрузив локти на стол. — И нашел там кое-что такое, что представит нас в совершенно ином свете.

— И что же? — заинтригованно загалдели мы. — Неужели ракету невзорвавшуюся?

— Э-э нет, — Воронин явно наслаждался придуманной им интригой. — Я нашел там один из радаров. Он, правда, сильно поврежден и по прямому назначению использоваться не может, однако я не поленился и рассмотрел его кабину повнимательнее. Должен вам доложить, что блок высокого напряжения там сохранился просто прекрасно.

— И что нам с него проку? — осторожно спросил Преснухин в наступившей тишине.

— Да как же вы не понимаете, — изумился капитан, явно удивленный нашей недогадливостью. — Мы перетащим его сюда, запитаем от второго генератора и посадим на выход большого передатчика.

За столом наступила тишина, которая тянулась так долго, что он вынужден был прояснить свою задумку дополнительно.

— Так ведь выходная мощность нашего передатчика возрастет до двух киловатт! Неужели же не понятно?

— Мощность, это ясно, — проскрипел совершенно осипший за день Щербаков, — но мы, кажется, и так надежно связь держим. Зачем она нам? Бензина для генераторов и так немного осталось.

— Это же совершенно очевидно, — отбросил капитан окурок. — Вы только представьте, что подумают американцы, если вместо нашей заурядной пищалки из этого Богом забытого места, которое только что было подвергнуто сокрушительному удару, вдруг заработает двухкиловаттный передатчик! Да они же просто взвоют от злости. Ведь передатчики такой мощности придаются воинским частям по численности не меньшим, чем бригада или даже дивизия! Весь день они нас долбили, и вместо того, чтобы замолчать, мы завопим вообще на всю Азию! Бьюсь об заклад, что завтра же в наш район вышлют еще один самолет электронной разведки. И это самое малое.

— Как бы они вместо разведчика не прислали десяток Б-52, — еле слышно бурчит Федор, наклонив голову как можно ниже.

— А вот и отлично, — все же услышал Воронин, — и пусть присылают. Ведь никто нам не мешает проделать то же самое и с бомбардировщиком.

— Ты еще нам накаркаешь! — крепко стукнул я Преснухина по ребрам. — Я тебя знаю, провидца хренова. Как напророчишь, так точно сбудется!

— Все, закончили базлать, — энергично поднялся из-за стола Стулов. — Камков, Щербаков, Басюра, пошли за мной. Да, и инструменты с собой захватите. Вдруг там что-то откручивать придется или отрезать.

— Камкова не бери, — мгновенно встрепенулся Воронин, — ему сейчас работать. Григория возьми, а то что-то он плохо выглядит.

Башутин, в сторону которого все тут же повернули головы, был и в самом деле не в себе. От его самоуверенного вида и внешнего, тщательно поддерживаемого лоска не осталось и следа. Бледное, покрытое неопрятной щетиной лицо, было полно плохо скрываемым страхом. От слов капитана он нервно дернулся, и ложка, которую он все еще держал в руке, со звоном упала под стол.