— Не нужен нам этот U-2! — насели мы с Преснухиным на капитана с двух сторон. — Какой нам с него прок! Давайте лучше подождем более приятной для нас мишени.

Воронин долго и злобно ругался, но трубку все же опустил. За свою выдающуюся выдержку мы очень скоро были вознаграждены. Всего через два с половиной часа после того, как U-2 приземлился на авиабазе Таншоньят, с разных авиабаз, окружающих Вьетнам, практически одновременно поднялось в воздух до сорока военных самолетов, среди которых было и четыре воздушных разведчика! Сердца наши застучали с удвоенной энергией. Забыв и про обед, и про отдых, мы, не отвлекаясь ни на минуту, отслеживали их полет. Но прикрытие самолетов радиоразведки было слишком сильно, и северовьетнамская авиация не решалась сойтись в прямом столкновении со столь мощной группировкой. И только тогда, когда, по докладам самих же американских пилотов, стало ясно, что один из разведчиков летит строго в нашу сторону, решено было все же начать действовать более активно. Чтобы облегчить самолетам противника выход на наше расположение, Камо, словно посеревший от переживаемого волнения, непрерывно сыпал в эфир беспорядочные колонки цифр, имитируя просто неуемную активность. Теперь, в эту минуту, мы даже не помышляли о том, чтобы отъехать куда-либо в сторону, поскольку время шло уже на секунды. Нет, мы, как бывалые охотники, вовсю пищали из своей засады своеобразным манком, словно подманивая к себе воздушную дичь.

— Дистанция — сорок два километра! — слышатся сообщения, передаваемые для капитана через небольшой динамик, провода от которого протянуты к нам со стороны радиолокатора.

На самом деле так извещают командира ракетчиков о приближении самолетов противника, но и мы тоже оказываемся в курсе дела.

— Тридцать восемь, тридцать два, двадцать девять…

Сидя в «кунгах» словно собаки на привязи, мы все чаще поглядывали в сторону вырытого на склоне оврага окопа. Все же неважно себя чувствуешь, вызывая огонь на себя, «очко» играть начинает. Одно дело, когда огонь этот свой собственный, не так обидно помирать. Но когда он однозначно вражеский — на душе становится крайне тоскливо. Но капитан все не дает команды уходить в укрытие, и мы, сотрясаемые, несмотря на жару, крупной нервной дрожью, вынуждены оставаться на боевых постах. Впрочем, поскольку обстановка в воздухе менялась стремительно, мы, чтобы не упустить эфирную нить событий, должны были сидеть на месте буквально до последнего мгновения. Сдвигаю наушники повыше и тут же слышу как Стулов, непрерывно дежурящий у полевого телефона, кричит, видимо, находящемуся в палатке Воронину:

— Через минуту будет произведен первый пуск!

— Срочно звони авиаторам, — кричит тот в ответ, — пусть выдвигаются на исходные позиции. (О нас, бедных, так и ни слова.)

— Федор, — треплю я напарника за нательную рубаху, — пошли скорее наружу, сейчас пойдут ракеты, и наше местоположение будет раскрыто в одно мгновение.

Он согласно кивает, и, выскочив из кузова, мы задираем головы вверх, словно мальчишки в ожидании праздничного салюта. Хотя непонятно, что мы надеемся увидеть, поскольку кроны деревьев практически смыкаются над нашими головами. Внезапно резкий рокочущий удар заставляет нас втянуть головы в плечи. Последовавший вслед за этим протяжный раскат дал нам понять, что первая ракета ушла к цели. Второй раскат, третий…

— Да они чуть не залпами палят, — заметался в растерянности Преснухин, — как бы они не повредили преждевременно нашего разведчика!

Я ничего не успел ответить, поскольку из палатки опрометью выскочил капитан.

— Вы что тут делаете, обормоты? — изумился он, увидев наши напряженные физиономии. — А ну быстро марш в «щель»!

Уговаривать нас не было особой нужды, и буквально через секунду все мы сидим в окопе.

— А Щербак где же? — спохватился Федор. — Его что, тревога не касается? Толян, — заголосил он, высунувшись наполовину из-под бруствера, — бегом сюда!

В тот же момент над нашими головами что-то нехорошо взвизгнуло, и едва я успел сдернуть приятеля вниз, как неподалеку грохнул оглушительный разрыв. Нас сильно качнуло и, не устояв от толчка на ногах, мы завалились прямо в еле подсохшую глину. Сверху послышалась громкая ругань и в наш окоп вместе с матерщиной, кубарем влетел припозднившийся Щербаков.

— Во бля! — засучил он ногами, пытаясь пристроиться как можно ниже. — Вот это дало! Меня из кузова так и выкинуло на хрен!

Зашуршала земля, и нам на спины увесисто посыпались наши офицеры.

— Вы чего тут разлеглись, как на курорте? — принялся расталкивать нас сапогами Стулов. — Здесь вам не раскладушка постелена!

Но причем тут раскладушка, мы переспросить не успели, поскольку наверху разразилась настоящая битва. Друг за другом с жутким воем стартовали ракеты, а в промежутках между ракетными залпами было слышно, как одиноко стрекочет наша пушечка, оставленная на попечение Башутина и Басюры. От всей этой какофонии лес ходил ходуном, отзываясь на человеческое насилие стонами ломающихся ветвей и зубовным скрежетом падающих наземь деревьев.

Скорчившись в самых невообразимых позах, мы кучей лежим в нашем убогом укрытии, моля Бога о том, чтобы к нам в гости случайно не залетела одна из новомодных шариковых бомб, от которых нет спасения даже и в окопах. Поскольку вся наша операция из-за потери управления висела в те мгновения буквально на волоске, надо было как можно быстрее возвращаться к оставленным нами рычажкам, ручкам настройки и наушникам, но… Но свист реактивных моторов проносящихся над нами самолетов безо всяких слов давал нам понять, что опасность, несмотря на ожесточенное сопротивление ракетчиков, еще не миновала. И мы продолжали лежать, затаив дыхание, стараясь хотя бы этим заслужить покровительство небес. Воздушные бои, к счастью, долгими не бывают. Пальба и оглушительные взрывы скоро стихли, и мы, осторожно озираясь по сторонам, вылезли наружу.

— Мамой клянусь, — мгновенно завел Камо свою извечную песню, — мне чуть-чуть голову не отстрелило! Вах, так над ухом и чиркнуло!

Говоря это, он непроизвольно и яростно чесался везде, где только мог, одновременно выгребая кусочки земли из совершенно неправдоподобно разросшейся шевелюры.

— Хватит молоть языком, рядовой Камков, — рывком вытащил его за шкирку из окопа капитан, — марш к малому передатчику. Частота 129,7. Быстро зови летчиков, пусть доложат обстановку наверху. А ты, Косарев, — попридержал он меня за руку, — не в службу, а в дружбу, сбегай в дивизион, посмотри, как там наши коллеги… поживают.

До позиций ракетчиков было не более четырехсот метров, и я преодолел их на одном дыхании. Видимых разрушений на поляне было немного, две или три воронки, да разбитая прямым попаданием транспортно-зарядная машина. К счастью, она была в тот момент пустая, без ракеты, и поэтому обошлось без больших жертв.

— Эй, эй, — замахал мне вынырнувший словно из-под земли Иван Басюра, — давай скорее сюда!

Подбегаю ближе. Протяженная воронка, проделанная четырехметровым, весело сверкающим на солнце алюминиевым баком, плотно окружена народом.