— Тогда надо попросить ракетчиков, чтобы они так хитро выстрелили, чтобы ни в кого не попали. То есть, как бы имитировали зенитное прикрытие, но очень скромно.

— Причем такую демонстрацию можно будет сделать только один-единственный раз, — поддержал меня Федор. — Иначе мы будем просто глупо выглядеть. В нашу сторону, допустим, летит с десяток бомбардировщиков, а мы пускаем одну-единственную ракету без головной части и далее стыдливо прячемся в кустах. Да нас здесь просто размажут по земле вместе с ракетчиками за этакую неуместную шутку.

— Но мы ведь не знаем, какими силами они к нам пожалуют, — постарался прекратить начавшуюся перепалку капитан. — Как можно заранее реагировать на то, что еще не произошло? Давайте пока только продумаем наши действия на тот или иной случай.

Обсуждение возможных вариантов продолжалось так долго, что у всех присутствующих сели голоса и начали непроизвольно закрываться глаза. Поняв, что ничего нового он не услышит, капитан отпустил нас на отдых и уже через несколько минут и в офицерской палатке гаснет свет. Делать было нечего, и перекурив, мы тоже полезли в свою палатку, перешептываясь между собой по поводу завтрашнего распорядка и дальнейшей боевой жизни. Но не успели мы толком улечься, как рядом с палаткой захрустели чьи-то осторожные шаги, и мне пришлось срочно вылезать наружу с пистолетом наизготовку. Оказалось, что это только часовой, видимо выделенный командованием ракетного дивизиона.

— Спите спокойно, — успокаивающе замахал он руками, увидев в свете неубранной Камо керосинки мою излишне встревоженную физиономию.

Я кивнул ему в ответ, но сонливость моя после этого совершенно пропала. От нечего делать я вооружился карманным фонариком и отправился по просеке в сторону позиций ракетчиков. Картина, которую я там увидел, поразила меня до глубины души. Мне никогда не приходилось до этого момента бывать в таком столь насыщенном передовой техникой месте. Слабо подсвеченные лишь габаритными лампами автомобилей зенитные ракеты гигантскими карандашами тянулись к усыпанному звездами небу. Казалось, они вибрировали от нетерпения и не могли дождаться того мгновения, когда командир расчета нажмет кнопку «Пуск», дав им долгожданную свободу. Я положил руки на прохладный металл реактивного двигателя и неожиданно для самого себя, чуть помедлив, приложился к нему лбом.

— Может быть, именно ты спасешь нам жизнь, — прошептал я ей, будто живому существу. — Так что, ты того, не подведи меня. А то нам еще столько нужно успеть сделать…

Помолившись таким образом о военной удаче трубкообразному железному идолу, я обрел недостающее успокоение и отправился спать с осознанием полностью выполненного долга.

* * *

Два последующих дня мы выходим в эфир по пять раз в день. Мы массово сливали в эфир какую-то случайно почерпнутую и просто высосанную из пальца информацию и с трепетом ждали, как на это отреагируют американцы. Несомненно, в первый день они могли и не засечь наш выход в эфир. Наверняка, столь странную частоту, плотно оккупированную еще более странной постоянно кочующей радиостанцией, не переставали держать под наблюдением все время. Теперь-то американцы точно должны были всполошиться, узнав, что беспардонные наглецы, плюющие на какую-либо опасность, вновь оказались у границы. С самого раннего утра работа наша идет по полной программе. Камо у перегретого передатчика по полчаса не встает из-за своего рабочего места. Все остальные внимательно перетряхивают выявленные ранее частоты всех тех авиабаз, где могут базироваться самолеты-разведчики и летающие командные пункты. Но ничего особенного в их передвижении пока не отмечаем. Редкие вылеты, обычные маршруты.

— Возможно, в связи с общим затишьем боевых действий, им стало неинтересно за нами гоняться? — делаю я прозрачный намек Воронину. — Как вы думаете, товарищ капитан?

Сидящий рядом со мной в душном «кунге» капитан задумчиво охватывает давно небритый подбородок.

— И что же делать, если это так и есть?

— Надо как-то изобразить военную активность в провинциях, вплотную прилегающих к границе. Ведь наверняка же здесь где-нибудь сидит агентурная разведка южан, — начинаю разворачивать я перед ним очередную теорию. — Они, точно, контролируют передвижения по основным дорогам и, в случае возрастания транспортной активности, дают как-то об этом знать своим хозяевам.

— Ха, — недоверчиво крутит головой Воронин, — ну ты и сказанул. Ты что, не знаешь, что тут все перевозки происходит по ночам? И на машинах все грузы тщательно укрыты, и вагоны под охраной идут…

— Да при чем здесь днем или ночью! — нетерпеливо барабаню я по полу «кунга» голыми пятками. — Тут вполне достаточно иметь просто чистые уши. Даже слепой поймет, когда в сторону границы проходит за ночь сто машин, а когда и десятка не наберется! И с поездами так же. На кой черт им знать, что перевозят ночные конвои! Здесь ведь война идет! Всем и каждому и так известно, что здесь только военные грузы перевозятся! И самое главное в этом вопросе, именно количество транспортов, а не их качество! Что толку, если мы здесь из кожи лезем вон. Если дороги не загружены, если рельсы ржавеют, так американцам нечего и беспокоиться.

Хлопнув себя ладонью по лбу, капитан кубарем выкатывается из кузова.

— Камо, — слышится его решительный голос, — срочно запусти маленький передатчик! Башутин, эй, бегом в дивизион, за заместителем командира! Стулов, срочно садись на телефон! Объявляю полный аврал!

«Хорошо служится на войне тому, кто неожиданно получает возможность действовать по своему усмотрению», — размышляю я, наблюдая за начавшейся в лагере кутерьмой. Иногда у некоторых вояк появляется потрясающая возможность разворачивать ход истории по своему желания и разумению. Вот сейчас и наступил такой уникальный момент, и наш капитан, получив карт-бланш на руководство операцией, тут же осуществляет попытку привести в действие силы и средства, многократно превышающие те, которыми он до этого руководил, исходя из своей номинальной должности. И, прекрасно понимая, что весь наш хитроумный замысел висит на волоске, он решает срочно использовать временно предоставленную ему власть, чтобы буквально всколыхнуть весьма приличную часть Северного Вьетнама.

Мы, конечно, всего этого не видели и могли лишь представить себе масштаб того, что начало твориться на дорогах и железнодорожных станциях провинций Куанг Бинь, Хатинь и Нгеан. Впоследствии я узнал, что на всю эту бутафорскую активность было брошено более тысячи автомобилей, несколько железнодорожных эшелонов и до десяти тысяч военнослужащих. Но и это еще не все. По всей стране дружно заработали резервные радары сил ПВО, густо замаршировало по проселкам пестро вооруженное ополчение, а авиация вдвое умножила количество патрульных полетов. Могу вас уверить, что для Вьетнама это была просто беспрецедентная акция. Да что там говорить, даже командование прикрывавшего нас зенитно-ракетной части выделило два десятка машин, которые, почти не таясь, целыми сутками колесили по окрестным дорогам. Но лишь на четвертый, Предпоследний день нашей почти вселенской деятельности американцы как-то на нее отреагировали. Причем отреагировали крайне своеобразно. В тот день с токийского военного аэродрома ни свет ни заря в воздух поднялся стратегический разведчик U-2 и на огромной высоте прочертил Северный Вьетнам наискось. И все было бы ничего, но его маршрут удивительнейшим образом пролегал прямо над нашими головами. Воронин уже держал в руке трубку телефона, готовясь дать команду на пуск двух ракет С-75, метко прозванных в войсках ПВО «Летающий столб», но мы дружно удержали его от этого шага.