Позже, когда они лежали порознь и почти задремали, он вдруг опять привлек ее к себе и обнял сзади, целуя мяг­кий загривок и теребя зубами плечо. Он будто бы молча ждал от нее разрешения продолжать.

Сперва она лишь мурлыкала, точно сонная кошечка, но начала отвечать eмy, когда он согнул ей ноги в коле­нях, чтобы открыть себе путь внутрь. Их тела совершали едва заметные волнообразные движения. Соитие было плавным и нежным.

Он теребил и тискал ее груди, играл напрягшимися, в пупырышках, сосками.

Она прижалась к нему ягодицами и потерлась ими о густую поросль вокруг его напрягшейся мужской плоти. Он застонал и еще теснее приник к ней.

Он ласкал ее спереди со сводящим с ума сладострасти­ем и временами вынимал пенис из ее лона и погружал туда неутомимые пальцы, пока наконец, подобно тепло­му, ароматному весеннему дождю без грома, молний и бури, ее не окатило волной чистого, незамутненного, бла­гословенного наслаждения.

Ритмические сокращения ее оргазма тут же подвели к пику и его. Тело Тейта напряглось, а дыхание замерло на несколько восхитительных секунд.

Когда все кончилось, и оба они расслабились и обмяк­ли, она повернула к нему голову. Их губы сошлись в дол­гом, неторопливом, влажном поцелуе.

Потом они уснули.

Поскольку утром им предстояло встать очень рано, Эйвери настроила себя на то, чтобы проснуться раньше Тейта, и ей это удалось. Она осторожно высвободилась из его объятий и с большим трудом распутала пряди собст­венных волос, обвившихся вокруг его пальцев.

Вставая, она оглянулась на него через плечо. Во сне он был таким красивым. Одна нога высовывалась из-под одеяла, обросший подбородок темнел на фоне наволочки. Эйвери вздохнула просто от удовольствия видеть его, заодно перебирая в памяти волнующие мгновения про­шлой ночи, и на цыпочках прокралась в ванную.

Краны скрипнули, когда она открывала воду, и Эйве­ри досадливо поморщилась. Тейту обязательно нужно было выспаться. Сегодня его ожидала более чем насы­щенная программа: многие часы перелетов, а в промежут­ках – выступления, рукопожатия и обращения к избирателям.

Этот день накануне выборов был, наверное, решаю­щим для его кампании. Сегодня сделают свой выбор те колеблющиеся, от которых в конечном итоге и зависит результат.

Эйвери встала под упругие струи. Намылив волосы, она принялась за тело, на котором еще виднелись следы пылких любовных игр Тейта. На внутренней стороне бед­ра остался бледный кровоподтек от особенно страстного поцелуя. Царапины на груди саднило от горячей воды. Она рассматривала себя с умиленной улыбкой, как вдруг чья-то рука отдернула клеенчатую занавеску,

– Тейт!

– Доброе утро.

– Ты…

– Я решил, что мы можем принять душ вместе, – иг­риво протянул он. – Сэкономим время. Сэкономим отелю горячую воду.

Эйвери задрожала, точно Ева в Эдеме перед лицом Господа, обнаружившего ее прегрешение. Горячие потоки в эту минуту казались ей ледяными и острыми; они будто впивались в ее кожу холодными иглами. Румянец сошел с ее лица, губы посинели, глаза как бы запали, из-за чего глазницы выглядели черными провалами. Она зябко по­ежилась.

Тейт удивленно наклонил взлохмаченную со сна голо­ву набок.

– Тебе точно привидение явилось. Я что, тебя так на­пугал?

Она сглотнула. Открыла и опять закрыла рот, не в си­лах выдавить ни звука.

– Кэрол! Что с тобой такое?

Он оглядел ее, ища объяснения. Его озадаченный взгляд скользнул сверху вниз по дрожащему телу и обрат­но. С упавшим сердцем Эйвери следила, как он вновь и вновь рассматривает ее всю – груди, живот, лобок, бедра – места, доступные лишь взору любовника или мужа.

И он увидел. Увидел шрам от операции аппендицита, давнишний, бледный, едва различимый при обычном ос­вещении. По его реакции Эйвери поняла: у Кэрол шрама не было.

– Кэрол? – В его голосе было то же изумление, что и в глазах.

Пытаться спрятать роковую отметину значило выдать себя с головой, Но Эйвери все-таки прикрыла низ живота одной рукой, просительно протянув другую к Тейту:

– Подожди, я…

Он вперил в нее жалящий взгляд.

– Ты не Кэрол. – Его мозг еще пытался справиться с открывшимся ему несообразием, и сначала он произнес эти слова совсем тихо. Но вот смысл сказанного им же самим обрушился на него со всей силой своей неумолимо­сти. – Ты не Кэрол! – с нажимом повторил он.

Он выбросил вперед руку сквозь завесу падающих струй, схватил ее за запястье и выдернул из ванны. Она больно ушиблась голенью о бортик; ее мокрые нога за­скользили по кафельному полу. Скорее от душевной, чем от телесной боли, у Эйвери вырвался крик:

– Тейт, не надо, я…

Он швырнул ее мокрое, голое тело прямо на стену и намертво прижал ее к холодным плиткам. Его рука сжала ее шею под подбородком:

– Ты кто такая, черт побери? Где моя жена? Кто ты?

– Не кричи, – просипела она. – Мэнди проснется.

– Говори, чтоб тебя… – Он понизил голос, но взгляд его был по-прежнему страшен, а рука еще сильнее стисну­ла ее горло. – Кто ты?

У нее так стучали зубы, что она еле-еле смогла выгово­рить:

– Эйвери Дэниелз.

– Кто?

– Эйвери Дэниелз.

– Та, с телевидения?..

Она с трудом кивнула.

– Где Кэрол?

– Она погибла в авиакатастрофе, Тейт. А я осталась жива. Нас перепутали, потому что в самолете мы поменя­лись местами. Мне удалось выбраться с Мэнди на руках, и меня приняли…

Он зажал ее мокрое лицо в ладонях:

– Кэрол погибла?

– Да. – Эйвери сглотнула. – Да. Прости.

– Еще тогда? В катастрофе? То есть все это время ты… ты жила…

Она опять коротко кивнула.

Ее сердце разрывалось на части при виде того, как он пытается осмыслить немыслимое. Он медленно разжал руки, отпустил ее и слегка попятился.

Она сорвала с вешалки на двери халат и надела его, торопливо подпоясавшись. Затем закрыла краны, о чем немедленно пожалела. Установилась звенящая тишина, пропитанная недоверием и подозрительностью.

В этой тишине он задал ей единственный вопрос:

– Зачем?

Пришла пора платить по счетам. Эйвери знала, что рано или поздно она придет, но не ожидала, что именно сегодня, и была к этому не готова.

– Все очень сложно.

– Мне плевать на то, сложно или нет, – отрезал он дрожащим от гнева голосом. – Лучше начинай говорить, пока я не вызвал полицию.