— Вот только одного я не могу понять, мистер Уинклер. Что такого особенного в вашей туфле, чего нет в моей?

— Она делает деньги для нас обоих, мистер Миндербиндер. Моя — на уровне новейших достижений. Вы посмотрите и почувствуйте разницу.

— Начинаю понимать. Вы очень богаты?

— Мне все никак не удавалось попасть в струю. Но поверьте мне, мистер Миндербиндер, опыт у меня есть. Вы имеете дело с человеком, который изобрел и продолжает изготовлять на уровне новейших достижений шоколадные фигурки к Пасхе.

— Чем же ваши фигурки отличались от других?

— Они были из шоколада. Их можно было упаковывать, доставлять, демонстрировать и, самое главное, есть, как конфеты.

— А разве с другими фигурками нельзя было делать все то же самое?

— Но мои были на уровне новейших достижений. Мы печатаем эти слова на каждой упаковке. Публике не нужны второсортные шоколадные фигурки на Пасху, а нашему правительству не нужна второсортная обувь.

— Понимаю, понимаю, — сказал Милоу, оживляясь. — Вы разбираетесь в шоколаде?

— Я знаю о нем все, что только можно знать.

— Скажите-ка мне кое-что. Попробуйте-ка вот это.

— С удовольствием, — сказал Уинклер, беря конфетку и предвкушая вкусовое наслаждение. — Что это?

— Хлопок в шоколаде. Что вы об этом скажете?

Осторожно, словно что-то редкое, хрупкое и омерзительное, Уинклер, не переставая улыбаться, оторвал от языка липкую массу.

— Я в жизни не пробовал хлопка в шоколаде вкуснее этого. Он явно на уровне новейших достижений.

— К сожалению, мне никак не удается его сбыть.

— Не могу понять, почему. У вас его много?

— Полный склад. У вас есть какие-нибудь мысли на этот счет?

— С мыслями у меня всегда полный порядок. Я придумаю что-нибудь, а вы отвезите мой ботинок вашему посреднику в Вашингтоне.

— Это будет сделано непременно.

— Тогда рассмотрите такое предложение: отделите шоколад от хлопка. Из хлопка сделайте тонкую ткань для рубашек и простынь. Сегодня мы созидаем, уничтожая. Вы все время соединяли. Сегодня мы растем, становясь меньше. Шоколад вы можете продать мне для моего бизнеса за великолепную цену, которую я дам, получив от вас деньги за мою обувь.

— Сколько пар обуви у вас есть на данный момент?

— На данный момент у меня есть та пара, что на мне, и еще одна — дома в шкафу. Я смогу организовать выпуск миллионов пар, как только у нас будет контракт и я получу вперед все деньги, необходимые для покрытия нужд производства. Я люблю получать деньги вперед, мистер Миндербиндер. Только так я и делаю бизнес.

— Это справедливо, — сказал Милоу Миндербиндер. — Я тоже именно так и работаю. К сожалению, у нас в Вашингтоне теперь есть департамент по этике. Но наш юрист сразу же займется этим делом, как только выйдет из тюрьмы. А тем временем у нас есть наши частные посредники. Вы получите ваш контракт, мистер Уинклер, потому что договор есть договор.

— Спасибо, мистер Миндербиндер. Можно прислать вам шоколадную фигурку на Пасху? Я могу включить вас в наш дарственный список.

— Да, пожалуйста. Пришлите мне дюжину тысяч.

— А кому выставить счет?

— Кто-нибудь заплатит. Мы с вами прекрасно понимаем, что таких вещей как бесплатный ланч не существует.

— Спасибо вам за ланч, мистер Миндербиндер. Я ухожу от вас с хорошими новостями.

— Я пришла с хорошими новостями, — весело выкрикнула Анджела, влетев в больничную палату в экстатическом ликовании. — Но Мелисса боится, что ты рассердишься.

— Она нашла себе нового ухажера.

— Нет, до этого еще не дошло.

— Вернулась к старому.

— На это нет ни малейшего шанса. У нее задержка.

— Чего?

— Месячных. Она думает, что беременна.

Мелисса с вызовом сказала, что хочет сохранить этого ребенка, а время, оставшееся на то, чтобы обзавестись ребенком, и у нее, и у него было не безгранично.

— Но как это могло случиться? — сетовал Йоссарян в конце своего Путешествия по Рейну. — Ты говорила, что у тебя перевязаны трубы.

— А ты говорил, что у тебя оперированы протоки.

— Я шутил.

— Я этого не знала. Значит, я тоже шутила.

— Гм-гм, извините меня, — сказал Уинклер, когда Йоссарян уже не мог выносить это дальше. — Нам нужно закончить одно дельце. Йоссарян, я всем вам обязан. Сколько денег вам нужно?

— За что?

— За то, что вы устроили мне эту встречу. Я ваш должник. Назовите вашу сумму.

— Мне ничего не нужно.

— Это справедливо.

Безопасно и уютно устроившись после смерти в собственном мире, мистер Джордж К. Тилью, умерший почти восемьдесят лет назад, испытывал удовольствие, созерцая свои владения и наблюдая, как идет время, потому что время не шло. Его золотые часы на золотой цепочке с брелоком из гелиотропа в виде зуба неправильной формы служили ему только украшением; он носил их в кармане жилета и никогда не заводил.

Конечно, между событиями были временные интервалы, но измерять их не было никакого смысла. Обе русские горки — его «Ущелье дракона» и «Торнадо» — и его «Лошадки Стиплчеза», которыми управляли константы силы тяжести и трения, работали от начала и до конца каждого запуска без каких-либо заметных изменений, как неизменными были и прогулки в лодке по воде в его «Туннеле любви». Он, конечно, мог изменять продолжительность поездки на карусели «Эльдорадо» и увеличивать или уменьшать круги «Кнута», «Гусеницы», «Водоворота» и «Кренделя». Стоимость при этом не увеличивалась. Здесь ничто не портилось. Железо не ржавело, краска не шелушилась. Нигде не было ни пыли, ни мусора. Его рубашка со стоячим воротником всегда была чистой. Его желтый дом выглядел таким же свежим, как и в тот день, пятьдесят лет назад, когда он, наконец, перенес его к себе вниз. Дерево здесь не коробилось и не гнило, окна не перекашивались, стекло не билось, с водопроводных труб никогда не капало. Лодки его не протекали. И дело было не в том, что время замерло. Времени здесь вообще не существовало. Мистер Тилью пребывал в восторге от неизменности, вечной стабильности. Это было такое место, где люди никогда не старели. Здесь всегда будут новоприбывшие, и их число никогда не уменьшится. Это было мечтой концессионера.

Когда он вернул себе свой дом, на земле не осталось ничего, что он бы хотел и не имел. Он был в курсе всего, что происходило наверху, благодаря своему счастливому знакомству с генералом Лесли Гроувсом, который, приезжая по своей железнодорожной ветке на своем частном поезде, периодически заглядывал к нему поболтать и получить удовольствие от предлагаемых развлечений. Генерал Гроувс привозил газеты и еженедельные журналы, которые просто исчезали в никуда, как и весь остальной мусор, после того как мистер Тилью пробегал лишь те попадавшиеся крайне редко истории, что своей необычайностью заслуживали его внимательного прочтения. Не менее пунктуально — день в день, раз в три месяца — навешал его некто мистер Гэффни, хороший знакомый совсем иного рода, работавший частным детективом и приезжавший узнать у мистера Тилью все, что удастся. Мистер Тилью сообщал ему далеко не все. Мистер Гэффни был весьма примечателен своей благовоспитанностью и манерой одеваться, и мистер Тилью с нетерпением ждал того часа, когда мистер Гэффни переселится к нему навсегда. Иногда генерал Гроувс приезжал с каким-нибудь гостем, с которым, по его мнению, мистеру Тилью следовало познакомиться заблаговременно. У мистера Тилью в избытке имелись знакомства как среди мужчин, так и среди женщин, и он не испытывал никакой потребности в священниках, а потому не почувствовал себя обиженным, узнав, что капеллан, о котором ему рассказывал генерал Гроувс, отклонил предложение быть представленным ему, мистеру Тилью. В большем салоне одного из двух железнодорожных вагонов, где размещалось элегантное обиталище генерала Гроувса, мистер Тилью имел возможность развлекаться самым необыкновенным образом — глядя сквозь стекло любого из окон и, когда он освоился с пультом управления, рассматривая практически любое место на земле. Обычно ему хотелось смотреть только на Нью-Йорк, в основном на те части Бруклина, о которых он думал как о своем излюбленном месте развлечений и о месте своего упокоения, — это были район гуляний на Кони-Айленде и Гринвудское кладбище неподалеку от бруклинского Сансет-парка, куда его и положили в 1914 году, но, как он мог теперь самодовольно утверждать, всего лишь временно, на отдых.