Она была… Она была… Она была…

Сма вдруг поняла, что сердито глядит женщине в лицо.

– И что? Значит…

Вернись, вернись назад. Что я должен был делать? Вернись. Главное – победить. Вернись! Все должно отступить перед этой истиной.

– Чераденин Закалве, мой брат, – продолжила Ливуета Закалве, – умер почти двести лет назад. Вскоре после того, как получил стул, сделанный из костей его сестры.

Автономник откачал кровь из мозга – протащил полую нить, сформированную полем, сквозь разрушенную ткань и собрал красную жидкость в прозрачную колбочку. Вторая такая нить залатала поврежденную ткань. Автономник выкачал еще немного крови, понижая кровяное давление, и, применив эффектор, настроил соответствующие железы, чтобы давление не шло резко вверх. Затем он просунул один конец трубочки в сливное отверстие под окном, слил туда излишки крови, потом открыл кран, и вода, булькая, смыла красную жидкость.

– Человек, которого вы знаете как Чераденина Закалве…

Идя к поставленной цели, идти к поставленной цели – ничего другого я в жизни не делал. Стаберинде, Закалве – эти имена причиняют мне боль, но как иначе мог я…

– …это человек, который взял имя моего брата, точно так же, как он взял жизнь моего брата и жизнь моей сестры…

Но она…

– …он был командиром «Стаберинде». Он – Стульщик. Он – Элетиомель.

Ливуета Закалве вышла и закрыла за собой дверь.

Сма повернулась – лицо ее было почти белым – и посмотрела на лежащего человека… над которым трудился Скаффен-Амтискав, поглощенный желанием творить добро.

За ними, как обычно, тянулся пыльный след, хотя молодой человек несколько раз повторил, что, кажется, пойдет дождь. Старик не согласился, сказав, что тучи над горами обманчивы. Они ехали по опустошенному краю, мимо черных полей, остовов домов, руин ферм, сожженных деревень и все еще дымящихся поселков. Наконец они добрались до брошенного города, наполнили шумом широкие пустые проспекты, стремительно промчались по узкой улочке с обгоревшими рыночными ларьками и хилыми шестами, на которых держались потрепанные тенты. Они мчались, дробя все это в щепки, разрывая бешено трепыхающуюся ткань.

Они решили, что бомбу лучше всего заложить в Королевском парке: там было где разместить армию, а высшее командование, скорее всего, заняло бы величественные парковые павильоны. Старик считал, что они расположатся во дворце, но его молодой спутник был убежден, что в глубине души захватчики остаются обитателями пустыни и предпочтут просторы парка тесным помещениям цитадели.

Поэтому они заложили бомбу в Большом павильоне и взвели взрыватель, а потом принялись пререкаться насчет того, правильно это или нет. Они спорили о том, где им ждать последствий и что делать, если армия вообще обойдет город. А также о том, отступят ли в ужасе другие армии после предполагаемого События или разделятся на части, которые продолжат вторжение, – или же, зная, что бомба лишь одна, противник продолжит наступление в прежнем темпе и с усилившейся жаждой возмездия. Они спорили о том, не предпримут ли захватчики бомбардировку города, прежде чем войти в него, не пошлют ли разведчиков, а если случится артобстрел, куда станут падать снаряды. Они заключили пари на этот счет.

Оба сошлись только в одном: все, что они делают, приведет к бесполезной потере единственного атомного заряда, имеющегося у них (вернее, у обоих противников): ведь даже если их предположения относительно действий захватчиков оправдаются, можно рассчитывать максимум на уничтожение одной вражеской армии. При этом останется три других, и любая из них вполне способна довершить завоевание. Атомный заряд и людские жизни будут потрачены впустую.

Они дали радиограмму начальству, сообщив обо всем при помощи единственного кодового слова. Чуть позже они получили «добро» от высшего командования – другое кодовое слово. На самом деле начальство не верило, что оружие сработает.

Старик – Куллис – убедил своего товарища, что ждать следует в высокой, величественной цитадели. Так они и поступили, обнаружив там много оружия и вина. Они напились и завели пьяный разговор, шутя и рассказывая немыслимые истории о покорении женщин и городов. Один спросил, что такое счастье, и получил довольно легкомысленный ответ, но потом ни тот ни другой не могли вспомнить, кто спрашивал и кто отвечал.

Они улеглись спать, проснулись, снова напились и стали обмениваться шутками вперемежку с небывальщиной. На город пролился легкий дождь. Молодой иногда проводил пятерней по своей бритой голове, по длинным густым волосам, которых больше не было.

Так они ждали и ждали, и когда начали падать первые снаряды, стало ясно, что место для ожидания выбрано неудачно. Они кое-как спустились по лестнице во двор, сели в полугусеничный автомобиль и укатили в пустыню. В сумерках они устроили привал и снова напились, но в эту ночь не ложились спать – хотели увидеть ослепительный взрыв.

Смотришь в окно,

Как идут войска.

И глазом опытным

По пустотам в строю

Ты определяешь, на фронт они идут

Иль возвращаются с позиций.

Ты глуп, сказала я

И повернулась, чтобы уйти.

А может, чтобы смешать коктейль

Для ненасытной глотки – пусть глотает,

Как ложь мою до этого глотал.

Я вглядывалась в тень вещей,

Ты у окна стоял,

Уставясь в ничто.

Когда же мы уйдем?

А то застрянем здесь,

Завязнем,

Если будем оставаться слишком долго

(поворачиваясь).

Так почему мы не уходим?

Я в ответ молчу

И глажу треснутый стакан,

В молчании добывается бесценное знание.

Бомба жива, пока летит.

Шиас Энжин

Полное собрание сочинений (посмертное издание).

Месяц 18, 355-й Великий год (Шталлер, Пророческий календарь).

Том IX: «Ранние произведения и черновики»

Пролог

Тропинка, ведущая к самой высокой террасе, выписывала невероятные зигзаги, чтобы кресла-каталки могли преодолевать склон. Ему потребовалось шесть с половиной минут тяжелого труда, чтобы добраться до самого верха. Когда он оказался там, с него капал пот, но он побил свой предыдущий рекорд, а потому был доволен. Дыхание его задымилось в холодном воздухе, когда он расстегнул тяжелую стеганую куртку и покатил кресло к одной из высоких клумб.

Он взял корзиночку с колен и поставил ее на подпорную стенку, потом вытащил из кармана куртки садовые ножницы и стал внимательно вглядываться в ряд маленьких растений, пытаясь понять, какие побеги проросли лучше. Он не успел выбрать и одного, когда заметил какое-то движение вверху на склоне.