Восемь человек ужинают за изящно накрытым столом лойном трески со спаржей и обсуждают речь Тони Блэра о будущем Европы под незнакомую Адриену песню. Она звучит тихонько, но текст превалирует над голосами сотрапезников. Адриен вслушивается в слова все внимательней и постепенно замирает. Кто-то спрашивает:

– С вами все в порядке, Адриен?

Он встает. Отвечает:

– Я не Адриен.

Публика в изумлении.

– Меня зовут Виржини.

Никто ничего не понимает. Никто не говорит ни слова. Не смеется.

Адриен спрашивает у хозяйки дома:

– Что это за песня?

– Какая песня?

– Та, что только что звучала.

– Я не обратила внимания.

Осознав случившееся, Адриен теряет сознание.

В себя он приходит на носилках.

Кто-то говорит ему:

– Вы в больнице Святого Людовика, мсье. Вы упали в обморок. Ваши знакомые рассказали, что прямо перед этим вы стали неадекватны, говорили несвязно. Мы проведем некоторые неврологические обследования. С вашего разрешения.

– Конечно…

– Давайте для начала кое-что проверим… Какой сегодня год?

– 2001-й.

– Месяц?

– Ноябрь.

– Ваше имя?

– Адриен Бобен.

– Дата вашего рождения?

– 20 апреля 1976-го.

– Превосходно.

* * *

27 декабря 2017

– Я вышла из больницы, села в поезд и навсегда покинула Париж. Ни с кем не простилась. Связь поддерживаю только с моим издателем и другом Фабьеном Дезераблем. Он занимался продажей квартиры.

Нина и Этьен смотрят на меня не отрываясь. Оба очень красивы в бледном утреннем свете. Я выкладываю перед ними мою «жизнь в эпизодах» – ту, о которой они ничего не знали. Ту, что началась после нашей общей, на троих.

Моя жизнь после них.

Мы сидим на застекленной террасе станции техобслуживания на пути из Генуи во Флоренцию. Нина макает шоколадный хлебец в кофе, Этьен пытается проглотить эспрессо. Странноватое место для исповеди.

Нина таращится на меня своими чу́дными черными глазами.

– Ты все бросила из-за какой-то песенки?

– Благодаря песне. Мне надоело врать всем вокруг. И в первую очередь себе… Вообще-то «Мел» ничем мне не помог. Я надеялась излечиться, положив слова на бумагу… Но излечиться от чего? Я не больна, просто родилась в неправильном теле.

– И чем ты занимался все это время? – интересуется Этьен.

– Я путешествовала. Возвращалась во Францию к Рождеству, встречалась с Луизой. Потом мне это надоело. Путешествия – то же бегство. В конце концов я купила дом в Ла-Комели.

– Почему там? – изумляется Этьен, приравнивая мое решение к похоронам по первому разряду.

– Из-за Нины, Луизы и моей липы.

– При чем тут я? – удивляется Нина. – Мы много лет не разговаривали.

– Это не имеет значения, если знаешь, что важный для тебя человек рядом.

– Почему ты не рассказала правды о себе? – Нина все-таки решилась задать сакраментальный вопрос.

– Что такое правда в отношении меня?

– Не увиливай. Признайся, что все дело в доверии. Ты не слишком нам доверяла, верно?

– Я не доверяла себе.

Нина делает глоток кофе.

Этьен морщится.

– Не могу пить эту дрянь… Почему Виржини? Не Симона, не Жюли? – спрашивает он.

– Потому что я и есть Виржини. Можно изменить внешность, но не идентичность. Я обо всем написала в «Меле». Я могу меняться каждый день, каждый час, каждую минуту, как в детской игре, это стало дурной привычкой, и меня охватывает ужас при одной только мысли о… переходе. Сегодня, в сорок один год, я высокая брюнетка с челкой.

Этьен смотрит на меня как на психопатку, пытаясь сохранить невозмутимый вид. Но мое безумие отражается в его глазах. Неуравновешенная. Я в очередной раз понимаю, почему молчала. В детстве я бы не вынесла непонимания, тогда у меня не было ни оружия, ни брони.

– Ты спишь с моей сестрой?

– Приехали… Я никогда не отвечу на этот вопрос, Этьен, тем более тебе!

Нина улыбается. Нежно. До чего она хороша, когда не хмурится…

– Для других я Адриен. Для себя – Виржини.

Она берет мою руку. Кажется, я не касалась ее ладони с похорон моей матери. Вспомнив Жозефину, я разваливаюсь, начинаю рыдать. Нина обнимает меня.

– Мне плохо, и в этом никто не виноват. Кроме страха перед… перед… перевоплощением.

– Почему ты боишься?

– Не боюсь… Я в ужасе от мысли, что придется встать перед зеркалом и увидеть себя наяву. Луиза все перепробовала. Водила меня к лучшим специалистам… Но я знаю, что некоторые жалеют о сделанном, ведь перемена необратима. Гормональная терапия, замена вторичных половых признаков на противоположные… Надо еще приспособиться к новому телу…

– ?..

– Мне не нравится женская одежда, все эти платья, юбки, блузки, каблуки. И краситься я не хочу…

– Я тоже. Не хочу – и не крашусь, но я – женщина.

– Я росла в привычной схеме: девочка родилась в теле мальчика и живет так сорок один год. Что, если, убив Адриена, я убью и Виржини? Как сиамских близнецов?

– Ты женщина, необычная, но женщина. Забудь все клише, которые знаешь. Сегодня каждый человек живет как хочет.

После длинной паузы Нина продолжает:

– В «Меле» твой герой решается на операцию, идет до конца. Это история освобождения. Разве ты не хочешь сбежать от Адриена? Мне ужасно понравился момент, когда герой идет по улице в новом обличье… «Все изменилось, ничего не изменилось, я так же воспринимаю все, что меня окружает, зато другие люди обращаются ко мне впервые, я только что родилась, и мне двадцать лет». Эти слова дарят надежду. Я не поняла, почему ты все еще Адриен, когда увидела тебя за рулем машины на улице Ла-Комели.

– «Мел» – роман. Книга. Сочинение. Понимаешь?

– Понимаю, но согласиться не могу! – упорствует Нина.

– Что думает обо всем этом моя сестра? – спрашивает Этьен.

– Считает, что иметь сомнения нормально, естественно, но это не значит, что я не ошибаюсь. Луиза считает, что я с детства живу как птица в клетке и ее следует выпустить на волю.

– Ты думаешь о себе как о мужчине или как о женщине? – спрашивает Нина.

– Второе.

– Ты впервые рассказываешь нам о себе. По-настоящему. А ведь мы знакомы тридцать один год. Это прогресс.