Лора трижды заглядывала и настойчиво предлагала кофе и поджаренныехлебцы. Я что-то в последнее время пристрастился к ним, скоро дырки в поясенегде будет прокалывать, как делали в старину, а Лора это сразу приняла навооружение.

И хотя автоматы делают кофе быстрее и лучше, чем люди, ноЛора отстояла право делать кофе шефу самолично. Мол, автоматы пусть обслуживаютпростых, а великому и могущественному боссу должны служить люди, это статусно.

Пришлось даже позволить ей отсосать, очень уж надувалагубки, мол, отстраняю, а теперь, сглотнув, заметалась счастливая и довольная,все успевая и освещая кабинет своими светящимися, как фары у большегрузногогрузовика, глазами.

Перед концом рабочего дня включил телекамеры наблюдения ибеззастенчиво понаблюдал, чем занимаются работники среднего звена на остальныхэтажах.

«Беззастенчиво», потому что все еще никак не могу полностьюпринять эту новую норму поведения. Мне тридцать пять лет, но чувствую себястарым, косным. У меня уже сформировались какие-то определенные ценности, а этоплохо в стремительно меняющемся обществе.

Вспыхнул небольшой экранчик, Лора спросила деловито:

— Шеф, брэйнсторминг сегодня?

— Да, малышка.

— Я принесу кофе?

— Нет, — сказал я. — Мы задержимся и послерабочего дня.

— Я тоже задержусь, — сказала она радостно. —Ну пожалуйста!..

— Нет-нет, — безжалостно отрезал я. — Этотолько для мужчин.

— Но у вас всегда бывает Алёна!

— Она тоже свой парень, — сообщил я.

Брэйнсторминги, которые когда-то были популярны, мыпроводили сперва раз в неделю, потом в месяц. Не скажу, что толку было мало,иногда идеи проскальзывали здравые, но точно так же могли прийти в голову и безвсяких «мозговых штурмов».

Постепенно брэйнсторминги, как и все задуманное строго длядела, превратились в обычный треп. Сперва мы еще делали вид, что работаем, арасслабляемся потом, но когда это превратилось в обязательный ритуал, когдаверхушка сходится ко мне в кабинет, разваливается в креслах и… только без сигари виски, а все остальное, как у плантаторов южных штатов: расслабленный треп,разговор обо всем на свете, попытки прогнозов насчет нефти, запасов газа иценных металлов, интеллектуальное фехтование.

Сегодня первым пришел Василий Петрович, громадный ивальяжный, одетый с достоинством, полусовременно-полуконсервативно, умеетнаходить грань, чтобы те и другие считали его своим.

Как и большинство людей в возрасте, обладает излишним весом,но, в отличие от большинства, борется с ним яростно и неутомимо домашнимисредствами, как он говорит, то есть гантелями и штангой. Я не часто видел егообнаженным, зрелище потрясающее: широкий, с толстыми руками, жира вроде бывообще нет, но все же талия тоже отсутствует, хотя Василий Петрович зачем-тодобивается ее усердно и упорно.

Я вздохнул и напомнил себе, что тридцатипятилетнему все также трудно понять семидесятилетнего, как когда-то в свои двадцать не мог понятьего шестидесятилетнего. Я бы точно пошел на резекцию желудка. А то и вовсепоставил себе модель желудка А-восемь или даже А-двенадцать, когда жри, скольковлезет, хоть в три горла, усвоится все та же норма, что необходима для стройнойсухощавой фигуры.

Он обратил внимание, что я, застеснявшись, вырубил камерынаблюдения, но промолчал, налил себе шампанского в бокал, серебристые пузырькис громким шипением рванулись к поверхности бойкими блестящими, как ртуть,шариками.

— Частной жизни, — сказал он медленно, — впрежнем понимании давно нет. Совсем недавно мы были действительно свободными…хотя находились алармисты, которые жаловались на несвободу, звали то в лес, тов пещеры… Потом пришли первые джипээсы, глонассы, эгешки… мы находили на картесперва себя, потом тех, кто разрешал это нам, затем такая жизнь сталаобязательной для каждого.

Вошли Тимур, Роман, Тарас, сразу к столу с шампанским, Тимурналил себе и тут же выпил, мол, горло пересохло, затем уже с заученнымидвижениями денди наполнил фужеры себе, Роману и Гулько.

— Неплохо бы, — заметил он, — допускать сюдаЛору.

— Зачем? — удивился Роман.

— Наливала бы…

— Ах-ах, перетрудился!

— Ну… и вообще…

Роман посмотрел на него зверем.

— Ты чего? Надо хоть одну норку иметь, где можноукрыться от этих сисек-писек. Осточертели! Никогда не думал, что такого можнообъесться.

Василий Петрович обронил мирно:

— Да и вообще подразумевалось, что у нас тут крепкоемужское братство. Тайный мужской союз.

— Включая Алёну, — напомнил Гулько.

— Ну, это само собой разумеется! Кстати, о каждомчеловеке уже давно можно было получить абсолютно все сведения. Человек всегдаоставляет следы. Раньше только следы на песке, по которым опытные охотникиузнавали рост, вес, характер, здоров или болен, устал или полон сил, самец илисамка… и множество других данных, а что говорить о вчерашнем мире, когдачеловек оплачивал счет на израсходованное электричество и воду, и уже по этимданным можно немало о нем узнать, а еще каждый покупает продукты в магазине,ездит на службу, бывает в кино, кого-то приглашает в гости, в ресторанезаказывает то, а не это, и все это оставляет электронные следы в сетях… Не надочитать мысли, чтобы предсказать каждое слово и движение на годы вперед!..

Тимур кивнул:

— Да, но с этим тогда смирились. Все-таки такуюинформацию могли получить только правительственные структуры. Или любые другие,которые могут держать штат служащих. Но с этим анонсированным чипом станетдоступна очередная ступень, а это многих пугает.

Роман фыркнул:

— А когда их не пугало? Против колеса возражали, отдвижения паровоза с ума сходили, телевизор им портил зрение, от мобильников уних обязательно рак… Да фиг с ними. Дураки.

— Согласен, но когда дураков слишком много…

Роман пожал плечами:

— К счастью, даже в наш век демократии не дуракиопределяют, куда двигаться городу и миру.

Василий Петрович протянул к нему бокал, хрусталь мелодичнозвякнул от легкого соприкосновения.

— За каждым, — сказал он, — да, за каждымслежка, как сказали бы раньше. Сейчас мы это уже считаем нормой. И понимаем,что, несмотря на резкое сужение неприкосновенности частной жизни, выигралинеизмеримо больше. Хотя бы в том, что в разы сократилось количество всякихправонарушений.

— Хотите сказать, — перепросил Тимур, — чтопривыкнем и к новому чипу?

— А ты так не думаешь?

Тимур усмехнулся: