зачитала Даша сообщение Белкиной. – Постараюсь приехать после похорон. Ориентировочно 24–25 числа».

– Да что же это за ночь такая… – пробормотал Вернадский.

– Диляра пишет: «У меня была новая наводка. Даша, Алина, кто угодно, позвоните мне, пожалуйста, когда сможете. В любое время».

– Нооооу… – Алина бухнулась на диван, прижимая телефон к животу, и мученически закрыла глаза. – Сто процентов щас окажется, что конец света прямо в эту субботу… И то́лько мы посылки наконец собрали…

– В Монреале сейчас который час? – спросила Дьяконова.

– Там минус семь, – сказала Даша. – Мммм, девятнадцать сорок четыре. Я звоню, да? – Она ткнула в кружок с инициалами DK, совсем как у неё самой, и открыла профиль Диляры.

– Подожди, Дарья, – сказала Тайна. – Давай сделаем лучше групповой звонок. Или зум. С Белкиной.

– Да-да! – горячо поддержал её Вернадский. Он сбросил с себя плед и принял относительно сидячее положение. – Танечка всё равно не спит, ей тоже надо позвонить. Ей сейчас наверняка… Ей сейчас требуется…

– Её необходимо чем-то занять, отвлечь, – закончила его мысль Дьяконова. – Я согласна. Давайте позвоним обеим.

– С компьютера, – предложила Алина. – Чтобы, ну – на этот чтобы было проще…

Она показала на огромный телевизор. На её лице больше не было мученического выражения – только нормальная печаль.

– Ага, ага… – Даша отодвинула чашку и подтащила к себе ноутбук. Пока тот просыпался, она снова схватила телефон. – Щас… Я попрошу Диляру прислать ссылку на её рабочий зум… Чтобы без лимита… Александра, – сказала она, не глядя на Коллонтай. – Вы телек не включите?

Коллонтай повернулась к Вернадскому.

– Владимир Иванович, будьте так любезны. Нажмите большую красную кнопку на пульте управления телевизором. Он перед вами на столике.

– Сию минуту, – закряхтел Вернадский, нагибаясь к пульту. – Сию минуту…

– Магнитофон, – вспомнила Тайна. – Надо включить запись. – Она встала, чтобы достать магнитофон из шкафа. – Если есть пустая кассета…

– Там одна должна быть полностью чистая, – сказала Алина. – Которая неподписанная. И на тёте-Витиной второй кассете много места.

Жер планетасы

Ключевые фрагменты магнитофонной записи, сделанной на Хямеэнтие, 35 ранним утром 21 августа 2020 года.

Участни_цы разговора: Tanya Belsky «Белкина» (находилась в Санкт-Петербурге), Aleksandra Domontovitš «Коллонтай», Liisa Grevs «Дьяконова», Darja Kožemjakina, Dilyara Kasymova (находилась в Монреале), Taina Laitinen, Володимир Старицкий «Вернадский», Алина Закирова.

Расшифровку осуществили мы, Алина и Даша. Мы проспали до половины двенадцатого, а уже в 15:00 уходил Алинин поезд. Поэтому на всё про всё было два часа. Сокращали-упрощали больше обычного. Если мы пропустили что-нибудь суперважное, Диляра и/или Белкина напишут в чат. Остаёмся на связи.

[…]

Касымова. Я поднималась домой. Это было примерно два с половиной часа назад. Моя квартира на третьем этаже, а крыльцо на втором этаже. То есть верхняя часть лестницы внутри дома, а нижняя на улице. Она спускается от крыльца спиралью, успевая совершить почти целый виток. По меркам Монреаля, наша наружная лестница не особо хлипкая. Спираль присобачена как следует к стене дома. Перила солидные, ступеньки широкие. Но подниматься всё равно надо осторожно. Тем более если мешки несёшь с покупками.

Когда оставалось до крыльца ступени три или четыре, я подняла голову и увидела, что на крыльце стоит незнакомая девушка. Лицом ко мне. Точнее, мне показалось, что она не стоит, а прямо-таки несётся по крыльцу мне навстречу. Как будто спрыгнет сейчас на лестницу и собьёт меня с ног. Я машинально отпрянула и, естественно, оступилась и полетела бы кубарем вниз по спирали со своими мешками, если б не зацепилась локтем за перила. Пару секунд я висела, как акробат. Держалась на одной ноге и на этом локте. Потом сумела кое-как вернуть себе равновесие. Встала на обе ноги. И вот когда я выпрямилась, когда прижалась к перилам, чтобы оправиться от испуга, вот в этот миг [и случилась наводка].

Кожемякина. Девушка у вас на крыльце – это была?..

Касымова. Да-да, итальянская девочка. Я доберусь до неё, погодите. Сначала, пока не забыла ничего, пока детали помню… Я не знаю, вы все уже читали, что я видела в прошлый раз?

Все, кроме Белкиной и Коллонтай, издают звуки согласия.

Дьяконова. Мы вслух даже читали.

Белкина. Я ещё не успела. Но продолжайте, пожалуйста, Диляра. Я вернусь из Питера, всё прочитаю.

Касымова. Хорошо. Так вот. В этот раз я опять сидела за столиком в «Аккушке». Был, судя по всему, тот же год, тот же день. Алма-Ата восьмидесятых. Тот же самый столик, та же компания. Те же самые запахи невероятные. Но теперь я была не Женей [Алешковской], я была другим человеком, другой девушкой. Я смотрела на Женю со стороны, глазами этой девушки.

Закирова. Аллы? Которая Мадонну косплеила?

Касымова. Нет, не Аллы, другой. Той, которая была в тёмных очках. Актрисы из студенческого театра, которую рисовал женатый скульптор. По имени Шакенов. Гадёныш… Опекун творческой молодёжи… Я знаю теперь. Я помню, как он меня, то есть её… Как он лапал её. Чуть не изнасиловал, когда она… То есть… Ну да, она, она, она, не я. Пришла дурёха к нему позировать в студию одна, без свидетелей. Хотя девчонки предупреждали, все казашки наши предупреждали, которые ему позировали… Дианка Нургазинова, Анарка Турабекова. И эта третья, не помню, как зовут… Но я отбилась, отбилась. Наврала ему, что месячные. Застращала кровью. Как он, бедный, морщился, как он губки раздувал… Это было буквально на днях, чуть ли не позавчера…

Кожемякина. Оксана Галь, да? Вы попали в Оксану Галь?

Касымова. Да-да, именно в неё. В тот самый момент, когда Сенечка с пальмами… Там, если помните, был в «Аккушке» момент, когда Сеня в рубашке с пальмами… Нет, простите. Женя [Алешковская] не знала же его имени, не знала Сеню вообще. Это Оксана [Галь] знает, то есть знала эту мелкую сволочь с республиканского Гостелерадио. Арсеном он себя называл. Сеня Герасимов, мажор из мажоров. У него была квартира своя на Фурманова, подарок цэкашного папы. Он устраивал вечеринки, спаивал девчонок приезжих, первокурсниц без связей. Делал с ними потом что хотел.

[…]

Короче говоря, эта дрянь в рубашке с пальмами – когда он встал из-за столика, где Женя сидела, и побежал в очередь за мороженым, потому что думал, что Женя иностранка, – я попала именно в этот момент. Я сидела за столом рядом с Шакеновым, и улыбалась его трёпу, и ненавидела его до тошноты. Не знала, что мне делать, не знала, как жить дальше, потому что вся наша тусовка крутится вокруг Шакенова, пересекается в его студии. У него везде