– Где и как все произошло?

– Здесь, в областном центре. Насильник подкараулил ее в подъезде многоквартирного дома, когда она возвращалась ночью домой после дежурства.

– Где работала? – уточнила Анна.

– В круглосуточной аптеке.

– Положишь мне на стол это дело, сегодня же его посмотрю. А ты найди эту женщину, может быть, что-то сложится. Да, и узнай адрес аптеки.

– Для начала съезжу на адрес, где она проживала в то время.

– За тридцать два года многое изменилось. Лучше проверь по базе.

– В восемьдесят девятом ей было двадцать три. Могла выйти замуж и сменить фамилию, – заметил Павел.

– Делай как знаешь, но только найди, – закончила Анна.

Незаметно, за разговором, они дошли до здания управления и встроились в очередь сотрудников у турникета. Встав рядом с Павлом, Анна почувствовала, как чей-то палец вежливо стучит по ее плечу.

Она обернулась:

– В чем дело?

Позади нее стоял интеллигентного вида, еще не старый мужчина в пальто и фетровой шляпе.

– Та самая Стерхова? Из Москвы?

– Та самая. А вы кто такой?

Мужчина уважительно поклонился:

– Бернарделли, Иван Лукич.

– Криминалист? – оживилась Анна.

– Так точно.

– А я как раз хотела вас разыскать.

– Вот видите, все совпало, – сказал Бернарделли. – Признаюсь, я говорил с Усковым и предпочел найти вас раньше, чем меня разыщете вы.

Очередь продвинулась, они поочередно приложили пропуска к валидатору турникета и прошли в коридор. Там, не сговариваясь, направились к ее кабинету, дверь которого уже отомкнул Платонов. Он с любопытством оглядел Бернарделли, сел за стол и навострил уши.

– Присаживайтесь. – Анна стянула с себя пальто и бросила его на ближайший стул, там же оставила сумочку. Ей не терпелось переговорить с криминалистом по делу Паниной.

Сняв шляпу, Бернарделли опустился на стул, при этом вид у него был немного взъерошенный. Перехватив ее взгляд, он тут же объяснил свое состояние:

– Чувствую себя виноватым.

– Вижу, что Усков пересказал вам наш разговор, – обронила Анна.

– Теперь могу признаться, что закрытие дела Паниной было непростительной ошибкой. Очень жаль, что по истечении стольких лет уже ничего не исправить.

Нахмурившись, Анна сказала:

– Вы собственноручно подписали заключение об исполнении следственных действий. Я видела вашу подпись. Что ж теперь горевать?

– Разделяю ваше негодование, но мне в то время было всего двадцать шесть.

– При чем тут возраст? – поинтересовалась она.

– Я не имел достаточного опыта, поэтому прислушивался к мнению старших товарищей.

– Тем не менее ответственность за приостановку следствия по делу Паниной в равной степени лежит на вас и на Ускове.

– Вы – жесткая женщина, окольными путями не ходите.

– У дела был потенциал, а вы его утопили.

– Вот как… – Бернарделли неуютно поежился. – Что ж теперь делать? Как говорится, после драки кулаками не машут. Давайте лучше направим наши усилия в конструктивное русло. Могу я вам чем-то помочь?

– Можете, – согласилась Анна. – Если вспомните обстоятельства и детали убийства Паниной.

– Я понимаю и должен заметить, у меня хорошая память.

Анна раскрыла папку, достала из нее фотографию ножа и положила на стол:

– Откуда он взялся?

– Найден в комнате и определен как орудие преступления.

Она уточнила вопрос:

– Убийца принес его с собой или взял с кухни Паниной?

Прищурившись, Иван Ильич поинтересовался:

– Простите, как вас по имени-отчеству?

– Анна Сергеевна.

– Видите ли, Анна Сергеевна, таких подробностей я не помню. Но по фотографии могу определить: это определенно филейный нож.

– Филейный? Что это значит?

– Для убийства он малопригоден, слишком гибкий и длинный клинок. Если бы это оказался обвалочный нож для мяса, было бы удобнее наносить удары. Вы, наверное, читали в заключении судмедэксперта, что первые удары убийца нанес Паниной в грудь, но они были не смертельными. И только потом он перерезал ей горло.

– И чем же филейный нож отличается от обвалочного? – полюбопытствовала Анна.

Бернарделли провел пальцем по фотографии:

– У обвалочного ножа клинок короче и толще, а на режущей кромке у рукояти имеется ярко выраженный «усик».

– Что-то вроде выступа?

– Ну да. Таким ножом сложно пораниться, «усик» работает как упор для ладони. А вот филейным ножом пораниться очень просто, рука может соскользнуть с рукояти. В таком случае порез неизбежен. Тем более что филейный нож затачивают лучше, чем любые другие.

– Меня интересует только одно. Что это значит в нашем конкретном случае? – уточнила Анна.

– Маленький экскурс: в домашнем обиходе чаще всего встречаются универсальные ножи. Уверен, что такие присутствуют в вашем доме. А вот филейный нож, как и обвалочный, – орудия профессионалов.

– Где их используют?

– На бойнях, мясокомбинатах или в деревенских домах, где после убоя вырезают филе. Возможно, в столовых или ресторанах, куда привозят неразделанные туши.

– Надеюсь, в свое время вы посвятили в эти тонкости следователя?

– Тогда я не обладал подобными знаниями.

Анна взяла паузу, а потом спросила:

– Что с кровью? В деле нет заключения об анализе крови, взятой с ножа.

– Его делали, я это помню, – уверенно сказал Бернарделли.

– Заключение дактилоскопической экспертизы рукояти тоже отсутствует.

– Рукоять ножа была чистой. Прежде чем бросить нож, убийца, вероятно, протер его собственной одеждой. Обычно делают так.

– Хотелось бы прояснить один очень важный момент. Обычно при этом виде убийства и таком количестве крови остаются следы от обуви. Но я не нашла ни упоминаний, ни фотографий.

– Все было затерто половичком. В комнате, в коридоре и на ступенях крыльца.

– А на земле? На мерзлой земле следы могли остаться.

– Этого не было.

– Не было или не проверяли? – Анна в раздражении отбросила фотографию ножа. – Руки бы оборвать тому, кто сделал такие снимки!

– Их делал я, – скромно проронил Бернарделли. – Прошу снисхождения из-за отсутствия опыта. Для меня это дело было первым и могло стать последним.

– Неужели…