Жужжит мой телефон. Ладно, я подожду;)

– Кто это? – любопытствует Кэт.

– Придурок один.

– Тот, с которым ты трахалась в прошлые выходные?

– Полегче, – осаждаю я сестру. – Не хами.

– Высший класс, – хохочет она. – Ты и твой шальной кавалер из моего класса по алгебре. Союз, заключенный на небесах.

Мои щеки горят. Чудесно. Теперь я ходячий объект шуток для собственной сестры.

Наверно, лучше уйти наверх. Какого черта я пытаюсь наладить с ней отношения? Зачем мучаю себя, сидя здесь и слушая ее издевки?

Потому что раньше она была другой, говорит мне внутренний голос. Но сейчас, глядя на Кэт, я с трудом вспоминаю ее ту, другую. В средней школе волосы у сестры были гладкие и длинные, до пояса. Она была тихой, но не замкнутой. Всегда за обедом сидела вместе со мной, Джунипер и Клэр, уговаривала нас во что-нибудь сыграть. Правда, играли мы только в теннис, летом. Двое на двое. Побеждала та пара, за которую выступала Клэр.

Потом мы окончили среднюю школу, и мама уехала из Паломы, затерялась где-то на западном побережье. Миновало два с половиной года с тех пор, как Кэт замкнулась в себе.

Но когда она стала подлой и жестокой? Нет четкой грани, отделяющей прежнюю Кэт от настоящей. Могла ли она сказать что-то подобное в прошлом году? Как мы докатились до такого?

– Так какой он у тебя по счету? – спрашивает Кэт. – Дюжину замыкает?

– Слушай, подруга, – я со стуком кладу телефон на стол, – в чем твоя проблема?

– У меня проблем нет. Проблемы, насколько я понимаю, у тебя.

– Ну все, хватит. Что ты все исходишь желчью? Я не сделала тебе ничего плохого.

– Ты одним своим присутствием отравляешь мне жизнь.

Ее слова – как удар плетью. Я встаю и говорю как можно более бесстрастно:

– Понятно. Пора бы тебе уже повзрослеть, Кэт.

Меня так и подмывает со стуком задвинуть стул, ничто не доставило бы мне большего удовлетворения. Но я сдерживаюсь. Словно неживая, разворачиваюсь и поднимаюсь по лестнице, заставляя себя не топать. Оказавшись вне поля зрения Кэт, я прислоняюсь к стене и задумчиво смотрю на темные обои. По стенам в коридоре развешаны семейные фотографии – тропа ностальгических воспоминаний.

Мама, что бы ты сказала ей? Как бы поступила?

Мама была легкомысленной, нервной особой, снисходительной к чужим ошибкам. Она раздаривала тепло своей души всем, кого встречала. Держу пари, она бы стиснула Кэт в объятиях и не отпускала ее, пока та не поделилась бы с ней своими невзгодами.

Я сжимаю кулаки, ногти впиваются в ладони. Неважно, как поступила бы мама, в моем исполнении это не прокатит. Сестричка-вертолет. Более уничижительного прозвища у меня еще не было, а это о чем-то да говорит. Я, конечно, не стану ее душить, но надо что-то делать. Отец не собирается выводить Кэт из этого состояния, но ведь кто-то должен. А мне не доставляет удовольствия выслеживать ее, заставлять ходить в школу и прочее. Не я должна этим заниматься.

Я плетусь в свою комнату и падаю на кровать, вытаскиваю свой телефон. Я жду, лапуля. Не разочаруй меня, гласит последнее сообщение Дэна.

Тут я сознаю, что и в самом деле обдумываю его предложение. С чего вдруг? Нет гарантии, что мое фото не появится в сети, а моя репутация и так уже пострадала.

Перечитывая сообщения Дэна, я чувствую, как в груди нарастает непонятное страстное томление. Как это ни печально, но после свирепых взглядов Андреа, осуждающих речей Клэр и презрительных фраз сестры непристойная просьба Дэна кажется заманчивой. Мне и самой противно, что она засела у меня в голове, но, по крайней мере, это служит напоминанием, что у некоторых мое общество не вызывает отвращения.

Я не посылаю снимки, пишу я в ответ, поразмыслив еще немного. Пожалуйста, больше не отправляй мне ничего подобного.

Изможденная, я поворачиваюсь на бок.

Вытирая полотенцем голову, я снова внимательно осматриваю полки в своей комнате, надеясь, что, возможно, что-нибудь пропустил. Нет, конечно. У меня каждая книга на счету: тридцать семь на полках у двери, восемнадцать – на полке над зеркалом, еще тридцать шесть – в книжном шкафу под моей кроватью в стиле лофт. Я все их прочитал уже по два раза, кроме «Физики невозможного»[13], которую никогда и не планировал открывать вновь. Не в моем вкусе. Она, скорее, для любителей научной фантастики.

Не понимаю, чем так привлекает народ научная фантастика. Многие из подобных произведений начисто лишены всякого здравого смысла. В них почему-то обязательно описывается будущее, в котором летающие машины заменяют все виды транспорта. Превосходно! Интересно, эти авторы когда-нибудь задумывались о таком понятии, как акрофобия? Хотя бы раз? Ведь на земле миллионы людей, которые панически боятся высоты, и одна только мысль о полете приводит их в ужас. Но нет, писателям плевать на акрофобов.

– Валентин, – окликает меня мама, – ты еще в душе?

– Будь я в душе, тебя бы не услышал, – отвечаю я, вешая полотенце.

– Ужинать иди, умник.

Я натягиваю футболку и иду на кухню. Мама ставит передо мной тарелку, а сама усаживается напротив. Я готовлюсь сопротивляться традиционному натиску тупых вопросов: Как прошел день? Узнал что-то новое? Подружился с кем-нибудь? Одна из «прелестей» быть сыном школьного методиста. У нее неиссякаемая страсть к бессодержательной болтовне.

Но сейчас мама говорит только:

– Папа все еще в лаборатории.

– Да понял уже, – равнодушно отвечаю я, – раз здесь его нет.

Мама молчит. Подозрительно. Я потягиваю воду, поглядывая на нее поверх бокала. Мама сидит, склонив голову, так что рыжевато-русая челка падает ей на глаза. Она смотрит на вилку, бесцельно помешивая картофельное пюре.

Мне это не нравится. Ведь мне она всегда приказывает есть, а не ковыряться в тарелке.

– Что-то случилось? – предполагаю я.

Она поднимает на меня глаза, слабо улыбается:

– Нет, ничего.

– Что ж…

– Просто… все думаю о том собрании.

– А-а-а, это. – Проглотив немного пюре, я кладу вилку на стол. – И что?

– Чтобы такое случилось в Паломе… – Она качает головой. – Надеюсь, скоро во всем разберутся. Меня это сообщение расстроило.

– Почему?