«Жевать сопли» – его типичная фраза. Огрызнуться я не успеваю – раздается чей-то громкий голос:

– Эй, ты Мэтт? Мэтт Джексон?

Я поворачиваюсь. Возле моей машины остановились две девчонки из школьной команды по теннису. По имени я знаю только одну – ту, что обращается ко мне. Ее зовут Клэр Ломбарди. Веснушек у нее столько, что хватило бы на четверых, и еще она вечно носит эти одинаковые футболки с надписью «Найк», проходящей прямо по ее огромной груди. Клэр в школе фигура заметная, потому что посещает все, какие есть, кружки и занимается общественной работой: она член дискуссионной группы, клуба французского языка и общества юных экологов, участвует в викторинах, входит в состав комитета по самоуправлению учащихся… и так далее, и тому подобное.

Клэр подходит к машине и убирает с лица рыжие вьющиеся волосы. Меня удивляет, что она знает, как меня зовут, ведь я сроду с ней не общался и вообще стараюсь быть тише воды, ниже травы.

– Да, – отвечаю я. – Привет.

– Мы тебя сегодня так и не дождались. Информацию пришлю позже по электронке.

– Что? – удивляюсь я, бросив взгляд на Берка. – Где не дождались?

– На собрании комитета по самоуправлению. Кандидатов всего три, так что шансы у тебя хорошие.

– У меня… шансы?..

– Давай на следующей неделе уже начинай свою кампанию. Желательно, чтобы за место президента поборолись. Хотя бы для видимости.

– М-м, – мычу я, стараясь скрыть смятение.

– Если интересно, твои соперники – Джунипер Киплинг и Оливия Скотт, – добавляет она.

– Но я…

А потом одна из подруг Клэр подпихивает ее локтем. Клэр смотрит на кого-то в другом конце парковки.

– Мне пора. Пока, – говорит она и уходит.

А я сижу и недоумеваю: что, черт возьми, это было?

Бросаю взгляд через плечо, желая понять, кто ее спугнул. Это парни из команды пловцов. Гадаю, чем они не угодили Клэр, но потом замечаю Лукаса Маккаллума, который радостно машет мне из толпы, и вспоминаю, что минувшей весной он расстался с Клэр, причем не самым красивым образом, и это до сих пор обсуждают все кому не лень.

Лукас подбегает к нам, отбрасывая свои волнистые волосы. На лице у него, как обычно, широкая улыбка.

– Привет, Берк! Здорово, Мэтт! Как дела, парни?

Я лишь киваю в ответ, мимоходом задумавшись: неужели у него никогда не устают щеки? Если превратить полуторамесячного щенка в человека, вот вам и портрет Лукаса. Он неизменно брызжет жизнерадостностью, и меня не покидает гнетущее подозрение, что, по его мнению, раз он продает нам травку, значит, мы с ним друзья. Хотя логики я не вижу в этом никакой: Лукас полшколы снабжает марихуаной и дешевым пивом. Наверно, он просто хронический жизнелюб.

Лукас убегает с остальными пловцами, оставив нас с Берком в покое.

– Старик, я понятию не имею, что за пургу гнала Клэр, – говорю я, глядя на Берка. – Я ни на что такое не подписывался.

Повисает молчание. Уголок рта Берка дергается. И тут меня осеняет.

– Ах ты скотина! – возмущаюсь я. – Твоих рук дело. Это ты выставил мою кандидатуру.

– Кто? Я? – смеется Берк. – Нет, что ты. Но я с удовольствием послушаю твои предвыборные обещания.

Я двинул его в плечо:

– Я тебя убью.

– Да ладно тебе. Весело же будет.

Я сдуваю с глаз волосы и бросаю на него зверский взгляд, самый зверский, какой могу изобразить, хотя долго я никогда не злюсь: не склонен вынашивать обиды. На его счастье. Берк нет-нет да и подложит мне свинью: то затащит меня в какой-нибудь кружок, то подпишет на какую-нибудь информационную рассылку. Вот такая ерунда. На прошлой неделе, например, включил мой электронный адрес в список получателей национального бюллетеня о производстве часов. Одному богу известно, зачем ему это надо.

Я ложусь на спину. Небо темнеет. Рядом с машиной на асфальте пузырится мокрый зажеванный кончик нашего косячка, от которого поднимается и улетучивается горьковато-сладкий запах.

– Как думаешь, кто это может быть? – спрашивает Берк.

– Ты вообще про что?

– Ты разве не был на собрании?

Я захожусь смехом, перерастающим в приступ кашля, и, брызжа слюной, выдавливаю:

– Ты это серьезно?

– Кто-то из учителей спит с кем-то из школьников. Кто с кем – пока еще не выяснили.

Глядя на него озадаченно, я спрашиваю:

– По-твоему, меня это должно волновать?

– Бред какой-то, да?

– Ничего не бред. Бывает сплошь и рядом.

– Тебя вообще хоть чем-то можно пронять, а, братан? – вздыхает Берк.

– Слушай, отвали, а? – обижаюсь я. – Не всем дано быть сознательными гражданами и читать хренову «Веселую науку» ради удовольствия.

Берк пожимает плечами, поправляя килт:

– При чем тут чтение, старик? Я говорю вообще. Я скучаю по тем временам, когда у нас кроме курения была масса других общих интересов.

Я хочу возразить, но снова не могу найти достойного ответа.

Молчание меня напрягает. Чего Берк добивается – чтобы я извинился?

Не зная, что еще делать, я достаю свой телефон. На экране высвечивается пропущенный звонок от мамы.

– Домой мне пора, – говорю я.

– Да, холодает, – соглашается друг.

Так-то оно так, только я даже в мороз готов торчать у школы, лишь бы не идти домой. Вечером здесь тихо и спокойно. Да и с Берком мне приятно тусоваться: он всегда о чем-то думает, читает или что-то мастерит. Скверно, конечно, что я живу интересами своего друга, но мое собственное существование – сон, питание и уклонение от ответственности – в сравнении с его выглядит жалким прозябанием. Хотя я ему об этом никогда не скажу.

Звонит мой телефон.

– Алло? – отвечаю я.

– ¿Dónde estás?[8] – рявкает голос в трубке.

Вздыхая, я закатываю глаза:

– Сейчас буду, мама. Успокойся, пожалуйста.

Она бросает трубку. Мило.

– Как же она меня достала, – ворчу я.

– Бывают мамы и похуже, – резонно замечает Берк.

Я сверлю друга сердитым взглядом, потому что своей рассудительностью он пробуждает во мне чувство вины: мне стыдно, что я весь такой разнесчастный, а пользы от этого никакой, даже в самые лучшие времена.

– Пока, братан.

Берк скатывается с моей машины, застегивает пиджак на все пуговицы, двойной петлей наматывает шарф на бычью шею и идет к своему джипу.