Прихрамывая и чертыхаясь, Векилов подошел ко мне:

— Забирай своего «зверя», лейтенант, и уговор — не попадайся мне на глаза со своим конем.

Так мы снова «воссоединились» с «Васькой» и продолжали нести все тяготы фронтовой службы. К сожалению, в одном из боев под Ленинградом срезала его вражеская пулеметная очередь. Я очень сожалел о своем друге — веселый, добрый и ласковый был конь.

Полк учился воевать. Прошли полевые тактические учения с боевыми стрельбами. Общее впечатление от сколоченных подразделений было неплохое, если не считать одной оплошности, допущенной Веселовым: своим заместителем он назначил лейтенанта Речкова, из запасников, уже пожилого человека, который в полном объеме не мог выполнять свои обязанности. Хорошо, что это обнаружилось на учениях, а не в бою. Комбат сделал перестановку, меня назначил своим заместителем, а Речкова определил на мое место. Так, еще не понюхав как следует пороху, я неожиданно получил повышение по службе.

Наконец пришел приказ об отправке полка на фронт. Никто, конечно, не знал, на какой фронт нас отправляют. Но это уже было не существенно, важно другое — скоро в бой! На станцию подали теплушки, то бишь, «телячьи вагоны», так, кажется, в народе их называют, для погрузки людей и лошадей, а также платформы — для орудий и прочего артиллерийского имущества. И вот наш эшелон уже мчится на запад, в сторону фронта. По названию станций, мелькавших перед нашим взором, мы догадывались, что едем все же на Ленинградский фронт. На станциях и переездах, где состав замедлял ход, стояли люди и махали нам руками, желая победы. Мы, сгрудившись у открытых дверей вагонов, махали им в ответ пилотками и фуражками, мол, будьте спокойны, враг дальше не пройдет.

Так нам хотелось думать и хотелось верить в то, что так и случится. Об истинном положении вещей на фронте мы, младшие командиры, естественно, не знали. Нам было известно лишь то, что немцы захватили Лугу, Мгу, Гатчину и Пушкин, что их передовые части вышли к Стрельне, Лигово, Пулково. От линии фронта до Кировского завода оставалось не более 5 километров. Перерезав Октябрьскую железную дорогу и продвинув свои войска далеко вперед, командующему группой армий «Север» генерал-фельдмаршалу фон Леебу удалось блокировать город на юго-западе, на севере, со стороны Карельского перешейка, финские войска вышли к реке Свирь. Таким образом, Ленинград почти с трехмиллионным населением оказался в кольце вражеской блокады.

На пути немецких войск, клином двигавшихся к Ладожскому озеру, встала 286-я стрелковая дивизия.

Вечером наш эшелон прибыл на небольшой полустанок, где-то в районе станции Назия, и остановился. Последовала команда разгрузиться и построиться в походную колонну. Мы двинулись в сторону Мги, где виднелось зарево пожаров и откуда доносился гул артиллерийской канонады. Ночь застала колонну в пути, но мы продолжали двигаться по разбитой дороге. Видимо, недавно здесь прошли бои: все вокруг было изрыто взрывами бомб и снарядов, на обочинах валялись убитые лошади и люди, перевернутые повозки и полевые кухни. В воздухе стоял смрадный запах мертвечины и тола. Это уже была настоящая война. На нас сразу повеяло смертью и неизвестностью, тревожно забилось сердце. Каждого мучил вопрос: «Что ждет нас там, впереди?»

Прозвучала команда: «Слезай!», и батарея остановилась. Веселов со взводом управления направился в сторону фронта. Им предстоит оборудовать наблюдательный пункт, откуда будут поступать команды при ведении артиллерийского огня.

Я вызвал командиров взводов. Нам нужно было найти место для огневой позиции, установить пушки, которые пока в бездействии стояли на дороге. В небольшом лесочке нам приглянулась поляна, которая располагалась на небольшой высотке и как нельзя лучше подходила для таких целей. Кругом — бескрайний лес и болота, а единственная дорога, извиваясь, уходила в сторону фронта. Если противник станет наступать, то пойдет только по этой дороге.

Работа кипела всю ночь. Нужно было проконтролировать размещение каждого орудия. К счастью, грунт на поляне оказался песчаным, и уже к утру были вырыты окопы для пушек и ровики для личного состава. Средства тяги — лошади — уведены в укрытия метрах в четырехстах. Бойцы горкой выкладывали снаряды, тщательно протирая их ветошью.

Батарея была замаскирована ветками, даже воздушный разведчик вряд ли мог ее обнаружить. Я решил взглянуть со стороны на результаты нашей работы. Вроде бы предусмотрено все, что положено сделать перед боем. Осмотрев батарею со стороны дороги, я вернулся на огневую позицию. Раздался телефонный звонок с наблюдательного пункта — связь налажена. Получены исходные данные по запланированным целям и рубежам. Командиры расчетов быстро записывают их мелом на щитах орудий. Можно сказать, что батарея готова к открытию огня.

Наступал рассвет. Где-то невдалеке попискивала синица, из леса доносились и другие птичьи голоса. С первыми лучами солнца из болота медленно поплыл туман и, достигнув поляны, стал рассеиваться на глазах. Из-за вершин деревьев выглянуло солнце, разбрызгивая свое тепло и обогревая наши остывшие за ночь тела и души. Что день грядущий нам готовит?

О готовности батареи к бою я доложил командиру, затем решил немного отдохнуть. Где там! Раздался зуммер телефона. С наблюдательного пункта сообщили: противник пошел в наступление. Поступила команда: «Батарея к бою! Неподвижный заградительный огонь один, четыре снаряда, беглый, огонь!»

Расчеты быстро заняли свои места, проходят секунды, и пушки уже заряжены. Подаю команду: «Залпом, огонь!» Первые снаряды выпущены по вражеским целям. Об их результативности мы еще пока не знаем, но то, что мы начали боевые действия, для нас много значило.

Наша 76-миллиметровая пушка системы «УСВ» — отличное оружие. Легкая, низко сидящая, подвижная, с полуавтоматическим затвором, она быстро и точно наводится на цель, неплохо маскируется в складках местности. Большая скорострельность и хорошая начальная скорость полета снаряда при стрельбе с закрытых позиций и прямой наводкой позволяет успешно поражать танки, ДОТы и пехоту противника.

При всех достоинствах, надо сказать, что стрельба из этой пушки — хлопотное дело и требует определенной сноровки. Если плохо закреплены сошники станины, то после выстрела пушка откатывается назад и подпрыгивает, как строптивая лягушка. К тому же ее звонкий, резкий и хлесткий выстрел с силой ударяет в уши, изрядно глушит обслуживающий персонал. С тех пор, как я стал воевать старшим офицером на Ленинградском фронте, прилично оглох, что сказывается и по сей день.

Бой разгорался все сильнее. Через какое-то время меня вызвал к телефону командир батареи и приказал одно орудие направить на наблюдательный пункт, откуда оно будет бить прямой наводкой по прорвавшимся танкам противника. Для меня стало ясно, что положение там незавидное, хотя с болью в сердце отправил орудие со своим лучшим расчетом. Больше я его не видел. Позже узнал, что батарейцы подбили две машины с пехотой, но и сами попали под гусеницы немецкого танка.

Бой на какое-то время затихал, потом снова накатывался лавиной: немцы подбрасывали к переднему краю новые силы. Неожиданно с наблюдательным пунктом прервалась связь. Рядом, в ровике, телефонист усиленно вызывал «Фиалку», но ему никто не отвечал. Я приказал выйти на линию и исправить повреждение.