Трудно пришлось нашей 42-й армии. Ее командующий Иван Федюнинский вынужден был собрать всю артиллерию, вплоть до тяжелых 152-миллиметровых орудий, и приказал прямой наводкой бить по хваленой гитлеровской дивизии, пока от нее ничего не останется. Полевую артиллерию поддерживали форты и корабли Балтийского флота, оборонявшие главное Пулковское направление. Удар был настолько сильным, что почти вся дивизия полегла на подступах к Ленинграду. В то же время немцы получили отпор и на других участках фронта.

Нас радовало, что на фронте происходят какие-то подвижки, немцы остановлены и встречают сопротивление наших войск. Если раньше гитлеровское командование было уверено в скором падении Санкт-Петербурга (Ленинграда) и уже назначен был комендант города — генерал Кнут, а на Дворцовой площади 7 ноября 1941 года планировалось провести парад победителей, то теперь эти успехи стали призрачными. С 25 сентября немецким войскам пришлось переходить к обороне.

Конечно, обо всем этом нам стало известно позже. Узнали, что фон Лееб Гитлером смещен и назначен новый «фон», только уже Кюхлер. В конце сентября 1941 года в логове фашизма — Берлине — появляется новая директива Гитлера «О будущности города Петербурга», в которой говорилось: «Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России нет никакого интереса для существования этого большого населенного пункта… Предложено тесно блокировать город и путем обстрела из артиллерии всех калибров и непрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей… С нашей стороны нет заинтересованности в сохранении хотя бы части населения этого большого города».[1]

Вот такая участь была уготована Ленинграду, который предполагалось разрушить до основания, вывезти из него материальные ценности, а землю передать союзникам — финнам.

Город, однако, сражался, несмотря на невероятные трудности — голод, холод, бомбежки и артобстрелы. Сражался и Ленинградский фронт, которому помогала вся страна. В небывало трудное время ленинградская поэтесса Ольга Берггольц написала строки, которые доходили до сознания каждого защитника города — рабочего, интеллигента, солдата:

Продолжала сражаться и наша, измотанная в боях, 286-я стрелковая дивизия. Она теперь занимала оборону на рубеже речки Черная, Вороново, Тортолово, Гайтолово, полустанок Назия (южнее течения речки Назия). Каждый боец, сержант и офицер вносил частичку своего ратного труда в оборону Ленинграда. Из таких частичек и складывалась несокрушимая мощь защитников города.

Немного отдохнув, мы снова стали восстанавливать нашу батарею. Уже прибыло людское пополнение, а вскоре — и лошади. Я со своими батарейцами поехал на железнодорожную станцию Назия получать пушки. Но при виде того, что нам прислали, у нас едва не случился обморок. Оказалось, что это были допотопные системы образца 1890 года, хотя калибр все тот же — 76 мм. Дальность стрельбы у таких пушек не превышает 4,5–5 километров уменьшенными зарядами. Таких пушек не было давно даже в артиллерийском парке училища, хотя курсанты теоретически знали их устройство. Противооткатным устройством у этих пушек служили резиновые круги-шайбы, одетые на шток, как баранки на палочку. Потом, когда мы уже освоили это чудо артиллерии, после стрельбы приходилось менять 2–3 кольца, для чего у каждого орудия на дереве или на столбе, врытом в землю, висела связка в 20–30 таких «баранок».

Командир батареи, увидев пушки, которые мы доставили на боевые позиции, набросился на меня коршуном:

— Лейтенант Демидов, из какого арсенала ты достал эту рухлядь? Это же оружие петровских времен. Как мы будем воевать?

Зная, что нам ничего другого сейчас не дадут, я решил «подыграть» Веселову:

— Товарищ старший лейтенант, а ведь эти пушки исправно служили армии в русско-японской войне, они могут послужить и сейчас. Ну, лежали законсервированными в каком-то арсенале, так дождались же своего часа!

Нещадно ругая Артиллерийское управление за такой «подарок», Веселов удалился. А нам ничего не оставалось делать, как осваивать эту чудо-технику. На учениях мы действовали довольно успешно, выполняли боевые задачи, хотя и стали посмешищем всего артиллерийского полка. В октябре 1941 года батарея снова была готова к боевым действиям в обороне.

Огневую позицию мы оборудовали у деревни Вороново, в двух километрах — наблюдательный пункт (НП). В сторону фронта направили своих разведчиков. Это были хорошо подготовленные группы. Кроме того, с НП постоянно велось наблюдение за перемещением войск противника. В изобретательности нашим людям трудно было отказать. Они додумались вести наблюдение за передним краем с 10-15-метровой сосны, на которую надо было забираться по лестнице. В мощной кроне дерева соорудили площадку из досок, установили на ней стереотрубу, сюда же протянули телефонную связь, на случай обстрела вырыли окопы и ровики для укрытия. В этой лесной и болотистой местности нашей артиллерийской батарее суждено было простоять до прорыва блокады, хотя огневую позицию пришлось менять довольно часто.

С приходом осени световой день значительно уменьшился, лес преображался на глазах, кроны деревьев поредели, а под ногами лежал сплошной ковер из опавших листьев. На полянах еще зеленела трава, ее стебли упрямо тянулись к уже не такому яркому солнцу. По ночам скопившаяся в лунках вода затягивалась тонким ледком. Дороги раскисли от осенних дождей и стали труднопроходимыми. Но наша фронтовая жизнь не претерпела никаких изменений.

Немцы, перейдя к обороне, постоянно тревожили нас своими вылазками, приходилось отбиваться всеми доступными средствами, используя в первую очередь свои допотопные пушки. На переднем крае у противника появилась звукозаписывающая техника. Как только мы открывали огонь, эти хитрые звукозаписывающие машины по выстрелам засекали координаты нашей батареи. Минут через 15–20 появлялась бомбардировочная авиация или открывался огонь из дальнобойной артиллерии. Зная тактику немцев, мы всегда старались уходить на другую огневую позицию.

В один из прохладных осенних дней я по заданию командира батареи отправился на поиски нового места для огневой позиции. На карте это был лесистый и болотистый район. Почти полдня гонял своего коня по рощам и оврагам, сличая карту с местностью, пока не набрел на большой участок леса, окруженный со всех сторон болотом. Мне он показался сказочным царством Берендея, в котором вполне можно разместить нашу батарею, найти место и для укрытия лошадей. Немцы сюда вряд ли сунутся, а если и засекут нас, то будут долбить по болоту. Дороги, правда, к этому острову нет, ее придется проложить, сделать настил из бревен и веток. Эта мысль всецело овладела мной, и я вернулся на батарею.