острыми прутьями в дело вступало то, что Джаин именовал резервом.

Но чем глубже на улицы Сталии вторгались бронированные двухметровые рабовладельцы, тем выше становился темп отступления, ибо страх лишиться последнего человека в оборонительных рядах рос вместе с угрозой.

Для нэогаров, это стало неким приглашеньем в гости; криком о намерении проиграть. Воодушевившись преимуществом, холодные группы забыли о пощаде; закончились патроны – не беда, был автомат, которым можно расколошматить ещё с десяток голов. Рабу свезло вогнать свой прут промеж брони? Оторви ему руки, пока сам не отключился от гнетущих искорок внутри. Отвоевал дом, постройку, завод? Обрати их руинами и мусором, раскроши все кирпичи что сможешь, и пускай сгорит сам гранит.

Выход к перешейку, коридору меж полушариями – всегда принадлежал Сталии, но её территории простором уступали Витре. Бесконечный натиск живого железа вытолкал оппозицию в западный регион Евразии, где тёплые души повстречались с Витрой, ныне такой же мёртвой, как её соседка. В этом месте здания были другие. Их было меньше, но они потрясали колоссальной высотой. На просторах обветренной Витры, где ветер завывал, как некогда выли «особые механизмы»– высились горы, и раскидывались дремучие леса. Именно зелёная растительность олицетворяла границы между двумя странами, когда ещё было что разделять. Города цитадели захватчика мира и с прочих сторон окутывали чащобы, густые и зелёные, как глаза Кана. Теперь, брошенные земли поросли ещё сильней, и ветра с деревьями стало больше. Как и шансов у рабов отстоять свою свободу, отбросить захватчика и вырваться из железных тисков. Среди зарослей от прямых ударов было проще спрятаться, и пусть генерал империи бесчинствовал в Сталии, пусть спалил все прелестные гранитные постройки и растоптал их пепел, свежую древесину – он так просто не сожжёт. Сдвинув основное место сражения туда, где деревьев было больше, чем в Империи нэогаров – людям удалось подобрать удачные позиции и вести огонь под прикрытием.

– Прекращаем отступление! – укрытый зелёным от мха пригорком, скомандовал Джаин, и собратья его прекратили пятиться. – Отгоним их! Перебьём!

– Да нас истребят скорей, чем мы половину уложим! Как им противостоять?! – выкрикнул боец с отдалённой от Джаина позиции.

Ему требовалось отдать должное, он был смельчак и умелец, раз по-прежнему жил и в голосе слышалось больше гнева, чем страха. Главный повстанец понимал, что долженствовал ответить чем-то вдохновляющим. Словив мимолётную идею он раскрыл уста, готовясь выдать речь… но тому, кто спросил, она более не была нужна. Позади него упал взрывной снаряд – настолько быстро превратившийся в яркую вспышку, что воин, должно быть, ничего не почувствовал, прежде, чем исчез.

Увидев расцветавший взрыв, на месте собрата, Джаин болезненно сжал зубы. Под его суровыми красными глазами – родились охрипшие слова, пробравшие весь лес:

– Больше не отступать! Ни шага с места! Бей нэогара!

У людей не было выбора, кроме как подчиняться. Они верили в Джаина, да и не боялись потерять ту жизнь, которая мучила их с самого создания. Всё, что их страшило – это потерять надежду на жизнь, которой они будут рады.

Тёплые солдаты выбрали позиции и стреляли. Стреляли последними патронами и до тех пор, пока их не убивали. Даже скрывшись за деревьями, которые время от времени падали – они не могли находиться в безопасности. Армия Империи сражалась хуже чудовищ. Не замечала ничего и попросту всё уничтожала. Охрипший Джаин, считая себя слишком бесполезным – выбежал из укрытия и, держа одной рукой автомат, а другой раненное, кровоточившее плечо – последним запасом патронов открыл огонь. Он яростно кричал и, целясь в подкрепление Империи, не отпускал курок.

Решив угомонить лёгкую добычу, один из нэогаров прошёл сквозь всю череду выстрелов бунтаря и, пожертвовав новым мундиром – кулаком нацелился на голову, что так долго обучал Чан.

Испуганно взирая на летевший удар, Джаин ещё сильней пожалел о своём поступке, об этом мнимом спасении людей из рабства. Он принял такой исход, решил расплатиться за самонадеянность… как залпом из ракетницы собрата, нэогара пожрал огненный раскат. Прогремевший взрыв и Джаина отбросил. Разодрав о корнистую землю спину, главный бунтарь остановился; это, несомненно, лучше обезглавливания массивным кулаком, но приятного крайне мало. Главарь восставших, из последних сил держа оружие, начал подниматься, сжимая остатки воли вместе с челюстью. Бунтарь приготовился уже ко всему, но только не к до боли знакомому голосу Кана, что раздался прямо пред встававшим пареньком.

– Как личностью, я восхищаюсь тобой, – держа руки за спиной, молвил генерал.

Джаин, наконец его заметив, испуганно схватил автомат и зажал курок, направив дуло в Кана. Но последний патрон отскочил от нэогарской брони, и генерал добавил:

– Но знай, ты полный дурак! – после чего ногой выбил оружие из рук врага. Удар нэогара сильно повредил локоть революционера; Джаин снова упал на землю, ослеплённый болью. – Рабы загнаны в угол! Пора их возвращать! – изрёк нэогар, всего парой слов обрекая людей на проигрыш.

Бессердечная, безэмоциональная, бесстрашная Империя сменила огонь на оковы. Людей, едва ощутивших вкус свободы, только свыкшихся с тем, что они более не рабы – что бы те ни делали, как бы ни защищались – отлавливали и вволакивали в клетки, подоспевшие вместе с последней третью войска. Массивные, высокие восьмиколесные грузовики каскадом из более чем сотен единиц застыли с горящими из кабин глазами водителей, что получив сигнал о заполнении «багажом» клеток – разворачивались и мчали обратно, откуда явились – в клятую Империю. Нэогары прекратили всякий огонь, всякую атаку и убийства. Любой ценой и самой страшной жертвой – они обезоруживали и отлавливали рабов, что бежали от холодных господ как звери от огня.

Джаин, распростёртый у ног Кана, с ужасом за этим наблюдал. Его сердце обливалось кипящей кровью сожаления, и вины. Как можно громче, он что было мочи крикнул:

– Нет! Не смейте! Оставьте их! Люди – спасайтесь! Убегайте-е-е…– сморщив веки над намокшими глазами, выплеснул Джаин, утихая под конец.

– Радуйся, что императору ты нужен живым.

Последнее, что запомнилось первейшему рабу – глухой удар по голове тяжёлой стальной подошвой.

Снова открыв глаза – а для этого потребовалось не мало усилий, первый самостоятельный человек увидел ночь. Мрак на всём материке встретил революционера сквозь прутья небольшой клетки, где вместе с Джаином пребывали ещё пятеро израненных людей, безжизненно глядевших в пол. Несколько подобных клеток держались на грузовиках, что освещали ночной материк фарами. Но и без их помощи понятно было – людей на фронте не осталось. Их либо убили и в слабом свете виднелись трупы, либо пленили и волокли в Империю.

Клетка с главным бунтарём ничем не отличалась от любой другой. Но именно к ней подошёл генерал Кан. Увидев на себе лишь один взгляд, он спросил у Джаина, спокойно, без любых эмоций:

– Скажи, оно того стоило? Вы ведь знали, что проиграете эту битву. К чему подобная глупость?

– Даже тень надежды на избавление от рабства, того стоила, – подползая к краю клетки, схватил Джаин прутья руками. Несмотря на свой проигрыш и положение пленника, он смотрел прямо генералу в глаза, а его голос источал гнев.

– Ты сильный воин. Ты поднял восстание пяти миллионов рабов, и не струсил, когда проиграл. Ты достоин уважения, – убирая руки за спину, невзначай закончил Кан, отступая от клетки.

Услышав это, Джаин отвернулся. Он рухнул обратно в свой угол и, опустив голову, заплакал. Его глаза пролили на кулаки слёзы, но его челюсти – сжались с такой силой, что зубы чуть не треснули.

– Увозите последнюю партию. Мы здесь закончим, – скомандовал Кан водителям, что безоговорочно отправились в остывшую пустыню.

Клетка с Джаином быстро