Я в отличие от сестры училась хорошо, так что без трудапоступила в Экономический институт по специальности «Банковское дело». Мама мойвыбор приветствовала, поскольку расчет на удачное замужество в моем случаеотпадал.

Иное дело — сестра. Насчет нее мама не тер??ла надежды. А чтоей еще оставалось, Сашка была не приспособлена ни к какой трудовойдеятельности…

Но не получалось. То есть мужиков-то вокруг нее вертелосьпредостаточно, но все какие-то несолидные, голь-шмоль, и в кармане, и в головепусто, как сказала бы бабушка. А которые поприличнее, те обязательно женатые, исемью свою из-за сестрицы никто бросать не собирался. Нет, все-таки Генка у неетретий. Был у нее и второй официальный муж, но это очень долгая история. Если ябуду вспоминать, то до утра не засну…

Как ни странно, спать все же захотелось, усталость взяласвое.

…На следующее утро, едва я вошла в свой кабинет, на моемстоле снова зазвонил телефон. Я сняла трубку, не сомневаясь, что звонит ЛарисаИвановна со своей обычной утренней проверкой.

Однако это была не она.

В трубке раздался мужской голос, который я не сразу узнала.

Дело в том, что это был наш прежний шеф Карабас-Барабас… тоесть Антон Степанович, а его голос мне почти никогда не приходилось слышать потелефону. Прежде по его поручениям звонила секретарь Лидия Петровна. Котораятеперь стала секретарем Меликханова. Сам он, кажется, никогда не снималтелефонную трубку и номер не умел набирать.

— Евгения… Николаевна, — проговорил Карабаснеуверенно, — пожалуйста, зайдите ко мне минут через пятнадцать. Сматериалами по «Импульсу».

Я что-то пробормотала в ответ, но он уже повесил трубку. Вотинтересно, с чего это я им всем вдруг понадобилась? Сидела незаметно, спокойноработала. Неплохо вроде бы работала, нареканий со стороны начальства не было,но отчего же раньше мне не давали понять, что я такой ценный сотрудник? Вчерановый начальник едва ли не первую меня вызвал для знакомства, сегодня прежний сутра пораньше торопится поговорить… Ей-богу, пять лет без малого работаю, ниразу с ним один на один не разговаривала!

Собрав нужные бумаги, я вышла в коридор и подошла к лифту.

Теперь я уже знала, что Антон Степанович переехал в бывшуюпереговорную, на том же четвертом этаже. То есть понижение по служебнойлестнице не сказалось на местоположении его кабинета.

Кабина лифта открылась, я вошла в нее и хотела уже нажатькнопку четвертого этажа, как вдруг в коридоре появился Меликханов.

— Подождите! — проговорил он повелительно.

Я отдернула руку от кнопки и отступила к стенке.

Потому что уже догадывалась, что меня ожидает.

Илья Артурович вошел в кабину и сам нажал на кнопкучетвертого этажа. При этом он был мрачен, как грозовая туча, не поздоровался сомной, не поблагодарил за то, что я его дождалась, и вообще смотрел на меня какна пустое место. Точнее, не на меня, а сквозь меня. Как будто это не он тольковчера распинался о моих замечательных достоинствах и блестящих перспективах.

Но мне было не до его хамского поведения. Мне было даже недо своих блестящих карьерных перспектив. Мне вообще было наплевать, сохраню лия свою работу. Снова в присутствии Меликханова мне стало худо.

Мне стало даже хуже, чем накануне, гораздо хуже, посколькутеперь мы находились в тесном замкнутом пространстве лифтовой кабины, которуюцеликом заполнил его запах, тот запах, от которого на меня накатывала волнадурноты, и я не могла никуда от него деться, не могла даже отстраниться.

Все тот же аромат дорогой мужской туалетной воды,благородный запах хорошего табака — и отчетливо пробивающийся сквозь них запахагрессии, запах неуверенности и страха. Причем сегодня этот запах был гораздоотчетливее, гораздо ощутимее, чем вчера.

Сердце мое глухо и тяжело забилось, руки задрожали, так чтоя едва не выронила свои бумаги. На висках выступил холодный пот, во ртупересохло, я начала задыхаться.

Как можно дальше отодвинувшись от Меликханова, я вжаласьспиной в стенку кабины. Ноги едва держали меня, казалось, еще немного — и я сползупо этой стенке на пол…

К счастью, шеф не замечал, что со мной происходит. Он мрачносмотрел прямо перед собой, явно погруженный в какие-то безрадостные мысли.

Я сжала зубы и постаралась взять себя в руки.

В конце концов, мне не семь лет. И даже не пятнадцать. Какможно до такой степени распускаться, как можно так поддаваться глупым детскимстрахам… И к тому же если я сейчас грохнусь в обморок или устрою истерику, менязавтра же уволят. Выгонят с треском. И где я найду еще такую работу? То естьрано или поздно что-то я найду. Но вот когда… И точно не за такую зарплату.

Кажется, мне удалось немного приструнить свой страх. Вовсяком случае, я не упала на пол, не выронила бумаги, даже смогла преодолетьпредательскую дрожь в руках.

Меликханов поднял руку, чтобы поправить узел на своемгалстуке.

Я уставилась на эту руку, как зачарованная.

Короткие, толстые пальцы Ильи Артуровича были покрытыжесткими рыжеватыми волосками. И такие же рыжеватые волосы торчали из-подбелоснежного манжета его идеально отглаженной рубашки.

Значит, Меликханов — рыжий! Точнее, был рыжим, пока непотерял свою густую шевелюру, пока его голова не стала лысой, как бильярдныйшар.

Осторожно, робко, испуганно я перевела глаза с руки босса наего лицо. Да, в это почти невозможно поверить, но до сих пор я ни разу неосмелилась внимательно взглянуть на лицо Ильи Артуровича. Он вызывал у менятакой страх, что я этого всячески избегала.

Лишь сейчас я разглядела веснушчатую кожу, густые рыжеватыеброви, водянисто-голубые глаза того оттенка, какой бывает только у рыжих…

Значит, то, о чем я думала прошедшей ночью, то, из-за чего яне могла сомкнуть глаз, — не плод моего больного воображения. Ядействительно вспомнила тот запах, запах человека, который едва не задушил меняв заброшенном доме.

Мне показалось, что рука Меликханова, сильная рука скороткими, толстыми, покрытыми рыжими волосами пальцами сомкнулась на моемгорле. Еще мгновение — и я, наверное, потеряла бы сознание.

Но тут лифт, к счастью, остановился, двери кабиныразъехались, и Меликханов вышел, не сказав ни слова и не удостоив менявзглядом.

Я на подгибающихся ногах вышла следом за ним.

Идти в таком состоянии в кабинет к Антону Степановичу былоглупо. Вернее, просто невозможно. Тем более что у меня оставалось еще триминуты из отпущенных им пятнадцати. Поэтому я свернула не налево, гденаходилась переговорная, а направо, к комнате с женским силуэтом на дверях.

В дверях туалета я едва не столкнулась с Лидией Петровной.Разглядев мое лицо, она изумленно подняла брови и передумала выходить.